Травма заразна. Терапевт, находясь в роли свидетеля катастрофы или актов крайней жестокости, периодически испытывает эмоциональную перегрузку. Он переживает, пусть и в ослабленной форме, тот же ужас, ярость и отчаяние, которые испытывает пациент. Этот феномен известен под названием «травматический контрперенос» или «опосредованная травматизация»[468]. Терапевт может начать ощущать симптомы посттравматического стрессового расстройства. Слушая историю травмы пациента, он обречен оживлять в памяти травмирующие события из своего личного прошлого. Он может также заметить, что образы, связанные с историей пациента, вторгаются в его собственные мысли или сновидения. В одном подобном случае терапевту начали сниться те же абсурдные кошмарные сны, что и его пациенту Артуру, 35-летнему мужчине, который в детстве подвергался садистскому насилию со стороны отца:

Таким образом, вовлеченность в эту работу создает некоторый риск для психического здоровья терапевта. Его негативные реакции, если не успеть их понять и сдержать, предсказуемо ведут к нарушениям в терапевтическом альянсе с пациентом и к конфликтам с коллегами. Терапевтам, которые работают с травмированными людьми, требуется система непрерывной поддержки, чтобы справляться с этими сильными реакциями. Так же как и выжившие не могут восстановиться в одиночку, специалист не может работать с травмой без поддержки.

Травматический контрперенос включает целый спектр эмоциональных реакций терапевта на пережившего травму и само травмирующее событие. Даниели отмечает у терапевтов, работающих с пережившими холокост, почти обезличенную одинаковость эмоциональных реакций. Она указывает, что первичным источником этих реакций является сам холокост, а не индивидуальные личности терапевтов или пациентов[469]. Эта интерпретация признает незримое присутствие «тени» преступника в отношениях между пациентом и терапевтом и отслеживает контрперенос, как и перенос, до его первоисточника, находящегося вне простых диадных отношений.

Помимо опосредованных симптомов посттравматического стрессового расстройства терапевту приходится бороться с теми же проблемами в отношениях, что и пациенту. Постоянное воздействие рассказов о человеческой жестокости неизбежно бросает вызов моральным убеждениям терапевта. Оно также усиливает его чувство уязвимости. Терапевт может начать с опаской относиться к людям и проявлять недоверие даже в близких отношениях. Он может обнаружить, что стал циничнее трактовать мотивы других людей и пессимистичнее относиться к человеческой природе в целом[470].

Кроме того, терапевт эмпатически разделяет с пациентом чувство беспомощности. Это может привести к тому, что он начнет преуменьшать ценность собственных знаний и навыков или упускать из виду сильные стороны и внутренние ресурсы пациента. Под влиянием контрпереноса он может утратить уверенность в силе психотерапевтических отношений. Опытным терапевтам знакомо это внезапное ощущение некомпетентности и безнадежности перед лицом травмированного пациента. Патнэм описывает, как опытные специалисты чувствуют себя напуганными и «разучившимися», сталкиваясь с особо трудным случаем расстройства множественной личности[471]. Схожие чувства возникают у тех, кто работает с пережившими ситуации тяжелого политического террора и репрессии[472]. Случай Айрин, жертвы сексуального террора, является примером того, как лечение временно зашло в тупик из-за потери терапевтом уверенности: