Защищаясь от невыносимого чувства беспомощности, терапевт может попытаться занять позицию спасателя, все сильнее вживаясь в роль адвоката пациента. В этом поступке терапевта имплицитно заложено и читается допущение о неспособности пациента самостоятельно действовать в своих интересах. Чем больше терапевт проникается мыслью о беспомощности пациента, тем больше он усугубляет травматический перенос и отнимает у него ощущение власти над своей жизнью.

Многие опытные терапевты, обычно неукоснительно соблюдающие границы терапевтических отношений, ловят себя на том, что нарушают эти границы и входят в роль спасателя под сильным давлением травматического переноса и контрпереноса. Терапевт может чувствовать себя обязанным увеличить продолжительность терапевтических сеансов или допустить частые контакты между ними. Он может начать отвечать на звонки поздним вечером и ночью, по выходным или даже в отпуске. Эти экстраординарные меры редко приводят к улучшению. Напротив, чем более беспомощным, зависимым и некомпетентным чувствует себя пациент, тем, как правило, хуже стоновятся его симптомы.

Доведенные до абсурда попытки терапевта защититься от чувства беспомощности ведут к принятию позиции «уникальности» на грани бреда величия или всемогущества. Если эту тенденцию не подвергать анализу и контролю, она может сильно испортить терапевтические отношения. Всевозможные вопиющие нарушения границ, вплоть до сексуальной близости, часто оправдываются отчаянной потребностью пациента в спасении и выдающимися талантами терапевта как спасителя. Генри Кристал, работающий с жертвами холокоста, замечает, что «попытки терапевта играть в бога столь же вездесущи, сколь и патогенны»[473].

Психоаналитики Джон Молтсбергер и Дэн Бьюи делают похожее предостережение:

Терапевт идентифицируется не только с беспомощностью пережившего травму человека, но и с его гневом. Он может ощущать крайние проявления негодования: безотчетную ярость, фрустрацию, раздражительность – вплоть до абстрактного праведного гнева. Этот гнев может быть направлен не только на абьюзера, но и на сторонних наблюдателей, которые ему не помешали, на коллег, которые не поняли пережившего насилие, и на общество в целом. Путем эмпатического отождествления терапевт может также осознать глубины ярости пациента и начать его бояться. Опять же, реакция контрпереноса, если ее не проанализировать, может вести к действиям, лишающим человека власти и авторства в его жизни. В одной крайности гнев терапевта может превзойти гнев пациента, а в другой терапевт относится к гневу пациента с излишним почтением. Случай Келли, чье детство было омрачено жестоким обращением, иллюстрирует ошибочность позиции умиротворяющего потворства в отношении пациентки:

Терапевт также отождествляет себя с пациентом через ощущение глубокой скорби. Ему может казаться, что он сам погружен в траур. Леонард Шенгольд говорит о via dolorosa – пути скорби – в терапии выживших[475]. Терапевты, работающие с пережившими холокост, часто упоминают о том, что их «охватывает тоска» или что они «погружаются в отчаяние»[476]. Если терапевт не получит адекватной поддержки, чтобы вынести эту скорбь, он не сможет выполнять свое обещание быть свидетелем и эмоционально самоустранится из терапевтического альянса.

Психиатр Ричард Моллика рассказывает, как сотрудники клиники для беженцев из Индокитая «заражались» отчаянием пациентов:

Ситуация выправилась, когда сотрудники клиники осознали, что истории пациентов вызывают у них эмоциональную перегрузку:

Эмоциональное отождествление с переживанием жертвы не единственное проявление травматического контрпереноса у терапевта. В своей роли свидетеля помогающий специалист оказывается вовлечен в конфликт между ней и абьюзером. Он постепенно идентифицируется не только с чувствами пострадавшей, но и с чувствами преступника. В то время как эмоции отождествления с жертвой могут быть крайне болезненными для терапевта, идентификация с преступником – куда более пугающее ощущение, поскольку представляет собой серьезное испытание для его идентичности неравнодушного человека.

Социальный работник Сара Хейли рассказывает о своей работе с ветеранами войн: