Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не тяни!
– Они говорили о взятии Бастилии и о сожженных замках.
– О каких именно?
– Хм… – мужчина напряг память. – Так… о «Вердене», «Сангуине» и… и «Бонтемпе».
– О! – вырвалось у женщины. – Продолжай!
– Некий Эдуард бежал, зато некоего Алена повесили в его же замке.
– Славно!
– Одна из гостей была женщина. Она брюхата. Тот, кто ее обрюхатил, хочет взять ее в жены.
– Что? – крикнула женщина.
– Так он сказал. Старуха найдет им священника.
– Когда? – прошипела женщина.
– Сказала, что сейчас же этим займется.
– Чтоб ее черти взяли!
Женщина вскочила, мужчина поднялся вслед за ней.
– Так что? – развязно осведомился он, чувствуя себя хозяином положения. – Новости стоят денежек?
– Это уж точно, но заплачу я позже.
– Мы так не договаривались!
– Отстань! У меня полно дел. Ты знаешь, что за мной не пропадет.
– Не вздумай водить меня за нос, – буркнул мужчина, мрачнея.
Такой оборот дел ему совсем не понравился, и он поздравил себя с тем, что не выложил все сведения. Например, он утаил от женщины имя Жоржа. Впредь будет знать, как задерживать плату! Не сказав больше ни слова, он пошел прочь, спеша до рассвета убраться подальше.
Полученные сведения привели женщину в смятение. Она плюхнулась на кровать и принялась строить планы.
Стоя перед зеркалом, Иветта обливалась одеколоном по принципу «кашу маслом не испортишь». Она решила сразиться за Куинси – ее Куинси. Никакая другая женщина не имела на него права.
Раздался легкий стук в дверь, и вошел Жан-Клод. На губах его играла улыбка, давно уже раздражавшая Иветту.
– Как дела, дорогая? – спросил он фамильярно, разглядывая очертания ее чувственного тела, обрисованные розовым пеньюаром.
Иветта повела плечами и метнула ему призывный взгляд, думая при этом, до чего же он ей надоел. Не то чтобы она охладела к нему, просто за те несколько месяцев, которые Жан-Клод провел под ее крышей с хорошенькой знатной сучонкой, она перестала ему доверять и сильно подозревала, что он тайком балуется с девчонкой. К тому же укрывать сразу двух аристократов было небезопасно, это могло очень плохо кончиться. В ближайшие планы Иветты входило избавиться разом как от этих двоих, так и от Жанетты. После этого Куинси естественным образом должен был вернуться к ней. Вместе им предстояло положить начало новой французской аристократии, заполучить все, что душе угодно и жить вместе долго и счастливо, пока их не разлучит смерть.
Однако для осуществления этих планов был необходим Жан-Клод, а потому Иветта позволила пеньюару соскользнуть с ее плеч. Как всякий мужчина, он плясал под дудку той женщины, с которой спал. Устроившись в постели, она с удовольствием смотрела, как этот красивый, хотя и не такой уж холеный аристократ раздевается, и думала о том, что ей будет его недоставать. Что и говорить, он разительно отличался не только от простых людей, но и от лавочников, матросов и им подобным, кому удавалось забраться к ней в постель. Прижимаясь к нему и избегая испытующего взгляда голубых глаз, Иветта мимолетно пожалела о том, что придется избавиться от этого тела, знавшего, как доставить удовольствие женщине.
Жан-Клоду не пришлось напрягать воображение, лаская Иветту. Ее примитивные вкусы включали несколько простейших ласк, и он прикасался к ней чисто механически. Она была из тех женщин, с которыми легко и просто, о которых забываешь, едва выбравшись из их постели, к которым быстро перестает тянуть. В последнее время он с трудом заставлял себя отвечать на ее объятия. Лоретта куда больше возбуждала его, но приходилось платить близостью за кров и пищу. Однако интуиция подсказывала, что между ним и Иветтой уже нет былого понимания. Мужчин у нее хватало и без него, а ничего нового он не мог ей дать. День ото дня Жан-Клод все больше тревожился за будущее, свое и Лоретты.
Иветта достигла пика наслаждения и на несколько мгновений воспарила в иной мир. Увы, ей вскоре пришлось вернуться на землю, в пустой и суетный мир, населенный мужчинами, которых она втайне презирала и терпела только ради удовольствий. Лишь один из них сумел затронуть ее душу – Куинси Жерар. Она готова была на все, чтобы снова его заполучить. Для этого пришлось ласково отереть ладонью влажный лоб Жан-Клода и заворковать ему на ухо:
– Ах, как ты хорош в постели, милый! Как хорош! Лучший любовник, какого я знала! Хотелось бы мне не расставаться с тобой никогда, но увы – судьба решила иначе.
Жан-Клод слушал ее воркование, ловя малейшие оттенки интонации. Слишком многое было поставлено на карту. Иветта была необходима ему сейчас.
– О чем ты, милая? – пробормотал он, делая вид, что сражен дремотой.
– Вчера муж устроил мне сцену, ни с того ни с сего. Потребовал, чтобы я вышвырнула из пансиона всех, кто хоть немного похож на знатного человека. Он может выдать тебя и девчонку, поэтому вам придется выехать.
– Чего это он расшумелся?
– Он же не слепой! Ты не сойдешь за простолюдина, как ни старайся. А что, ты об этом не подозревал?
Еще как подозревал, потому почти и не выходил за порог комнаты, которую делил с Лореттой. Прошедшие месяцы были истинной пыткой, и оба они знали, что не смогут дольше оставаться в четырех стенах.
– Наверное, ты права… – протянул он со вздохом и потерся лицом о голую грудь Иветты.
– Конечно, права! Я вовсе не желаю, чтобы с тобой или этой девчонкой что-нибудь случилось.
– У тебя доброе сердце, – заметил Жан-Клод, стараясь отгадать, к чему она ведет.
– Тебе ведь известно, что почти вея знать сбежала за границу?
– Откуда? – Он пожал плечами, думая, что в своем добровольном заточении давно утратил связь с действительностью.
– А как им было не сбежать, если крестьяне по всей стране жгут и грабят замки?
– Что?!
Жан-Клод рывком сел на постели. Великолепный «Сангуин» тотчас возник перед его мысленным взором.
– Не хочется быть вестницей тяжких новостей, но… отчим этой Жанетты де Лафайет давно сбежал и бросил свое поместье. Зато ее жених погиб, защищая свое и твое имущество.
– Эдуард бежал? Куда?
– В Англию, куда же еще?
– А что с поместьями? – бледнея, спросил он.
– Ах, милый, я скорблю вместе с тобой! – воскликнула Иветта с жалостью, хотя сердце ее ликовало. – Все три поместья сожжены и разграблены.
– Мне конец! – Жан-Клод вскочил и принялся бегать взад-вперед по комнате, ломая руки. – «Сангуин» сожжен! Мой прекрасный, бесценный «Сангуин»! Чья рука могла подняться на такую красоту? Звери, звери! Безмозглые, бездушные скоты! Уму непостижимо! Единственное, что я любил, что, ценил, стерто с лица земли!