И тут все сгинуло. Передо мной был знакомый экран, запертый сервер…

То есть уже не запертый…

Не может быть!

Ура! Ура и аллилуйя!

Набирая личный код, я вдруг сообразила, что так и не поблагодарила моих чертенят. Оставалось надеяться, что в буфете еще есть кока-кола.

«Всем! Я Стрела! Прошу отозваться и выйти на связь».

Там, в неведомой дали, молчали. Я кожей чувствовала это молчание — настороженное, изумленное. Наконец медленно, словно нехотя, по экрану поползли слова.

«Назовите факт из своей биографии, не упоминавшийся в ваших докладах».

Я не удивилась. Странно, что они вообще откликнулись.

«Стрела — всем. После смерти „Паникера“ мне предлагали работу в центральном аппарате — в секторе „Омега“. Со мной говорил пожилой человек со шрамом на левой щеке».

Тогда я отказалась. Не хотелось никого из них видеть. А потом жалела. Кажется, загадочная «Омега» — обыкновенный архив.

И вновь молчание. Там думали. Хорошо, если бы среди них оказался Девятый…

«Третий — Стреле…»

Кто?! Какой еще к черту!..

«…Где вы сейчас? Нуждаетесь ли в немедленной помощи?»

Удивляться я решила потом. Надеюсь, под помощью загадочный Третий не имеет в виду визит «чистильщика» с «набором Стишинского» (парабеллум, в котором вместо пуль — капсулы с цианидом)?

"Стрела — Третьему.

В немедленной помощи не нуждаюсь. Нахожусь в здании городской администрации (бывший обком). Назначена прокурором города. Осталась без связи".

Ответ на этот раз не заставил себя ждать:

"Третий — Стреле.

Сеанс связи завтра, в 9.30 утра через этот сервер. Храни вас Господь, Стрела!"

И вновь я не успела сказать «спасибо».

Напрасно я собиралась домой. Меня не пустили. И никого не пустили — Бажанов распорядился не выпускать «комитетчиков» из здания. Я получила ключ с номером «2-12» от загадочного «КЛО», оказавшегося всего-навсего «комнатой личного отдыха», расположенной отчего-то в подвале — окошко под потолком, диван, умывальник в углу, старенький телевизор на тумбочке с жестяным номером на боку, антикварная электропечь с открытой спиралью.

А в полночь прилетели самолеты.

Капитаны или боги? * Репродукторы ожили* «Братва» уходит на фронт* Я — Двенадцатый* Силами одного парашютно-десантного* У меня есть, за что умирать * Подснежник

Стекла мелко дрожали. За окном стоял рев, затем послышался грохот…

Я поставила на электропечку джезву с кофе. Малиновая спираль неярко светилась в темноте. Руки слегка подрагивали — в такт стеклам. Дважды меня звали в бомбоубежище, но я решила остаться. Я и так в подвале, а это еще не война. Гаврики за окном просто хулиганили — снижались, носились на бреющем почти над самыми крышами, переходили звуковой барьер. Противно до невозможности — но не смертельно. А если и вправду решат ударить, то бомбоубежище не спасет. Бывала я в нем — старое, полувековой давности, построено с расчетом на пятисоткило-граммовки.

Площадь за окном тонула в темноте. Последний прожектор потушили час назад. Береженого, как известно…

Стук в дверь я услыхала не сразу. На часах — половина второго. Опять в бомбоубежище? Не пойду!

— Д-добрый вечер, Ирина! То есть, к-конечно, доброй ночи!

Я вскочила, замерла. Маг? Здесь?!

— Извините, все м-магазины закрыты, достал только тюльпаны…

Игорь улыбался, и даже темнота не могла скрыть ямочку на его подбородке.

Я опомнилась, взяла букет, пальцы коснулись его руки…

— Игорь! Вы с ума сошли! Вам надо немедленно… Немедленно…

Сзади послышалось шипение, и я с запоздалым сожалением вспомнила о кофе. Игорь провел рукой по лицу, устало вздохнула

— Если вы н-намекаете на эвакуацию, то н-не желаю — и конец! П-попросился сюда, мне не отказали. В-вакансий, похоже, много.

Кофе было поздно спасать, цветы — некуда ставить. Я заметалась по комнате…

Громыхнуло — совсем близко. Жалобно звякнуло стекло. Какой-то ублюдок перешел звуковой барьер прямо над нашей крышей. Меня шатнуло, тюльпаны рассыпались по полу — и сразу его рука поддержала меня под локоть.

— Сегодня б-бомбить не будут. Министр обороны заявил, что это, так сказать, п-показательные полеты. Давайте п-просто посидим!

Его плечо было совсем близко. Я осторожно протянула ладонь, коснулась его пальцев. Игорь вновь улыбнулся:

— Н-ничего, ничего! Скоро улетят, у н-них, мерзавцев, керосина мало.

Отвечать я не стала. Какое мне дело до всей этой сволочи? Сероглазый Маг рядом, его ладонь касается моей. И даже свет включать не надо. Светомаскировка!

Это продолжалось долго, целую вечность. Нет, не продолжалось! Время остановилось, застыло, словно вода в старом болоте. Грохот, рев, звон стекла — и моя рука в его руке. Я могла лишь молиться, чтобы керосин в баках не кончался, чтобы подлец-министр прислал сюда новые эскадрильи…

Тишина упала внезапно — как двухтонная авиабомба. Игорь осторожно отнял руку, встал. Я разочарованно вздохнула и принялась поднимать тюльпаны с пола.

Взгляд скользнул по циферблату. Без пяти два. Неужели прошло всего полчаса? Какая короткая вечность!

Да, вечность кончилась. Я вновь взялась за кофе, Игорь принялся пересказывать последние новости. Я почти ничего не понимала — просто слушала его голос. Лишь однажды меня дернуло: Маг упомянул знакомые имена. Вчера в столице, на кладбище Донского монастыря, хоронили отцов Николая Рюмина и Александра Егорова…

А я даже не помолилась за них — новопреставленных! Неужели еще и этот камень на душу? Если бы не я, кто знает, может, и не было бы этих страшных похорон?

Настала очередь рассказывать мне. Да только о чем? Будни нашего «ГКЧП» (как выразился бы шаман Ерпалыч) — материя скучная. Разве что о самом господине Молитвине? Игорь — фольклорист, ему интересно будет.

Я не ошиблась. Маг слушал внимательно, не пропуская ни слова. Даже на кофе, столь кроваво сваренный (без всякой вышней помощи!), внимания не обратил. Потом задумался. Затем попросил кое-что повторить,

— Умно! — наконец проговорил он. — Ох, неглуп г-господин шаман!

— Кофе! — рискнула напомнить я. — Игорь, я очень старалась!

— К-конечно! Конечно!

Маг сделал большой глоток, но, кажется, даже не почувствовал вкуса.

— Неплохое д-дополнение к теории Олд-Шмуэля. Не рассказывал? Расскажу обязательно — п-попозже. Только сказавши «алеф», господин Молитвин решил не упоминать «бейта». А ведь это очевидно!