— Меня обвинили не только в этом, — осторожно проговорила я. — Мне предъявлено обвинение… в шпионаже.

— Чего?!

Бажанов недоуменно покрутил головой, вздохнул:

— Слушай, Гизело, ты мне голову не морочь! Как работать — так все вы шпионы! Все, катись, сейчас заседать будем. А кстати, ты не на Штаты работала? Может, они дивизию сюда пришлют, а? На весь город — триста сопляков-курсантов, воюй тут!..

Дивизию? Жаль, нет связи с Девятым. Он ведь обещал боевого слона!

* * *

Меня разместили между френчем и мундиром. Френч был на господине Молитвине, мундир же — на молодом полковнике. Его я не знала.

Судя по петлицам — «сагайдачник», по колодкам орденов — тот еще волк. Хотя по лицу и не скажешь: приятное, с ямочками на щеках. Почти как у Игоря.

Остальных, собравшихся в зале заседаний под масляным ликом президента, я не знала. Президент на портрете выглядел слегка растерянным. Еще бы! Освящать своей особой сборище мятежников! Хотя, это как еще посмотреть!

Итак, никого из собравшихся (кроме шамана во френче) я не знала. То есть из людей не знала. Громила-кентавр, пристроившийся в дальнем конце покрытого синим сукном стол показался мне знакомым. Уж не он ли торчал у господина Молитвина за спиной, пока шаман смирял тихим словом двух других кентов, рвавшихся в квартиру Залесского? Во всяком случае, борода была очень похожа.

Молодой полковник взглянул на меня с некоторым удивлением и попытался завести речь о погоде. Я только бровью повела. Метеоролог нашелся! Вдобавок передо мной лежали бумаги, много бумаг. Указ № 1400, еще два указа — секретные; решение о создании Комитета Обороны, решения о назначениях, в том числе о моем собственном, план введения особого положения в городе и области.

Все это следовало изучить, да не просто, а с красным карандашом. Я лихо перечеркнула два абзаца в первом же из документов (законы читать надо!) — и остановилась.

Что я делаю?

С точки зрения властей предержащих, я — мятежница.

С точки зрения моих боссов… То есть моих бывших боссов…

Бывших?

Красный карандаш замер, бессильно опустился. У меня нет санкции на такое. Даже если (еще одно чудо Маниту!) мне разрешили «выйти в тираж», мое место не здесь, а где-нибудь на Антильских островах. Действующий сотрудник должен держаться серой мышкой, незаметно, а уж отставной — и подавно! Не мышкой — землеройкой.

Но что же делать?

Вспомнились отвислые щеки Никанора Семеновича, пропитая рожа Ревенко. Прав Бажанов — крысы! Крысы и сволочи! В указе ничего нет о массовом бегстве работников прокуратуры. Изюмского бы сюда! Володя бы им показал!

Я вздохнула. Нет, бедняга дуб такое не потянул бы. Тут требуется не «голубых» мордой на паркет укладывать. Законы, параграфы. Конституция, толкования Конституции.

Как сказал бы Володя: блин!

Вот уж поистине — блин!

Так что же я тут делаю?

Я покосилась на черный френч. Господин Молитвин был суров и сосредоточен.

Странно, как одежда меняет человека! В рванье да в шапке-бирке он и в самом деле походил на шамана из чума. Теперь же — хоть на экран, белогвардейцев недобитых играть. Что-нибудь вроде:

«К чегту, кгасная сволочь! Когниловцы не сдаются!»

Только цвет лица странноватый -серый какой-то, неживой.

А еще — губы. Бесцветные, словно воском покрытые.

Вот он какой, Молитвин Иероним Павлович…

Ладно, если даже алкаши вышли Отечество спасать!

Как бы я написала В очередном докладе? «Ввиду форс-мажорных обстоятельств…»

Итак, ввиду форс-мажорных обстоятельств внедренный сотрудник Стрела была вынуждена стать прокурором у мятежников. Почти как Камилл Демулен — Прокурор Фонаря. Вперед, сыны Отчизны милой, мгновенье славы настает!

— Заседание Временного Комитета Обороны объявляю открытым…

Замечталась!

Бажанов уже на месте, золотые звезды сверкают. Интересно, с кого начнем? С полковника? Мятеж все-таки!

— Госпожа прокурор, вам слово!

Опаньки вам! И чего я им сейчас скажу? «Граждане! Отечество в опасности! Первое — гильотину на площадь!..»

— В связи с этим, — резюмировала я, — Указ № 1400 и два последующих незаконны как нарушающие сразу семь статей Конституции. Даже если Законодательное Собрание их утвердит, они не вступят в законную силу. Предлагаю направить соответствующее заявление в Конституционный суд. Проект будет готов к вечеру.

— Хорошо, — нетерпеливо кивнул Бажанов. — Направляйте! А теперь…

— Погодите! — возмутилась я. — Что значит «теперь»? Теперь, господин временно исполняющий обязанности мэра, будет самое интересное. Из документов, принятых за последние дни, которые я успела просмотреть, четыре полностью незаконны, два — в большей части, не говоря уже о том…

Все-таки меня выслушали, хотя призрак гильотины явственно проступал над моей головой. Выслушали, согласились, попросили подкорректировать. Корректировщика нашли! Да тут половину выкинуть, оставшуюся — сжечь!..

Я плюнула (мысленно, конечно) и взялась за карандаш.

Речь молодого полковника я слушала вполуха. Мосты, дамбы, путепроводы, подъездные пути, железнодорожное полотно… Запомнилась лишь его фамилия — Старинов — и фраза о «тотальном минировании». От таких слов обычно волосы встают дыбом, но я восприняла их с непонятным равнодушием. А что я хотела? Их танки, как сообщил тот же Старинов, стоят под Белгородом, всего в семидесяти километрах. Танки, колонны с мотопехотой, самоходная артиллерия.

Прозвучало знакомое слово — «Покров». «Покров»! Вот, значит, что они задумали!

Мелькнула и пропала мысль о невероятности происходящего. Невероятного тут мало, точнее, вовсе нет. Это уже происходит. Почему-то вспомнилось, как мы в колонии смотрели «ящик». Тогда как раз танки шли на Грозный, и мы с подругами бились об заклад на пайку — сколько дней продержатся чечены. Никто не выиграл, самые большие оптимистки загадывали неделю. Потом я повесила над нарами портрет Дудаева — и в очередной раз угодила в карцер. Но ведь Грозный все равно взяли!

— Это не имеет смысла!

Я вздрогнула от неожиданности. Или господин Молитвин чужие мысли научился читать?

Шаман из шалмана медленно встал, поправил френч, рука скользнула к отвороту. Наполеон! Еще бы треуголку!

— Товарищи! Или, если вам угодно, господа… По его лицу скользнула странная усмешка, такая же, как в нашем с ним разговоре о 91-м годе.

— Я согласился войти в этот ГКЧП исключительно для того, чтобы вы, господа военные,"не наделали больше глупостей, чем может вынести наш город. Что такое ГКЧП, пояснить?