Теперь Дженни поняла. Она взглянула на Филиппа, увидев, что он тоже понял.

— Вы хотите, чтобы я написала о своей матери, — произнесла Дженни.

Мартин переплел пальцы.

— Каково вам было, когда она ушла? Что вы почувствовали, когда прошлым летом в вашей жизни появился отец? И еще один вопрос: кто такой Джоуи?

О боже.

— Вы читали архивы. — Это был не вопрос.

— Конечно, — ответил Мартин. — Я подхожу к проекту очень серьезно.

Дженни не знала, что говорить. С незаживших ран прошлого внезапно сорвали бинты. Ни один из этих двоих мужчин не желал причинять ей боль, но их пристальное внимание было невыносимым. Несколько лет назад, когда она только начинала вести колонку, Джоуи был неотъемлемой частью ее жизни. Естественно, Дженни упоминала в статьях о нем и его итальянском происхождении.

Бруно, отец Джоуи, приятный мужчина, слегка похожий на медведя, даже убедил бабушку Дженни добавить в меню пекарни фиадоне.

— Он… эм… мы с Джоуи были помолвлены, — наконец, сказала она, внимательно изучая белую скатерть.

Даже сейчас, произнося эти слова, Дженни чувствовала боль. И даже сейчас она могла представить улыбчивого, невинного Джоуи. Он был влюблен в нее настолько, что каждый раз, думая о ней, начинал внезапно напевать песню, названную ее именем, за что сослуживцы его поддразнивали. Дженни могла бы столько рассказать о Джоуи, но она не привыкла говорить о нем, тем более с едва знакомым человеком и в присутствии — о боже — литературного агента.

— Дорогая, мне так жаль, — сказал Филипп, неуклюже и в то же время нежно прикасаясь к руке Дженни. — Мне так жаль, что с тобой случилось такое. Меня не было там, чтобы… я не знаю. Чтобы помочь или просто выслушать. Просто побыть рядом.

Откровенность Филиппа тронула Дженни. Однако она почувствовала привкус горечи. Дженни хотела бы, чтобы Филипп нашел ее раньше, чтобы он был рядом, когда она отчаянно нуждалась в поддержке. Конечно же это было невозможно, и вины Филиппа здесь нет.

— Со мной все в порядке. Это было давно, — ответила Дженни и повернулась к мистеру Гриру. — Я никогда не пишу о чем-то личном. Не уверена, что знаю, как это делается.

— Маленькие эпизоды из вашей жизни хороши для газетной колонки. — Мартин помолчал, потом продолжил: — Но для книги необходимо поразмышлять… о своей личной жизни. Потому как этим и отличаются книги о еде. О еде они никогда не повествуют.

— Другими словами, — сказала Дженни по телефону Нине тем же вечером, — он хочет, чтобы книга была полна моих жалоб на свою жизнь.

— Ты сумеешь?

— Конечно сумею. Вопрос в том, хочу ли я это делать, — уточнила Дженни. — Да и кому это интересно? Я обычная девушка, которая выросла в маленьком городке, помогая своей семье с бизнесом. Ничего особенного. Я считала, что людям это и нравится в моих работах. Они могут пересказать историю, сделать ее своей собственной. Почему я должна писать о своей матери и признаваться, что никогда не знала отца? Почему, ради всего святого, я должна рассказывать о Джоуи?

— Людям нравятся такие вещи. Когда самый обычный человек сталкивается с чем-то необычным.

Дженни попыталась представить, как она записывает некоторые вещи.

— С тех пор как я была маленькой девочкой, я хотела, чтобы обо мне услышали. Я хотела, чтобы люди знали мою историю, хотя в ней и нет ничего особенного. Люди рассказывают о своей жизни и хотят, чтобы эти истории были счастливыми. Когда же дело касается несчастливых историй… — Дженни посмотрела в окно на дома, которые стояли бок к боку непроницаемой блокадой. — Тогда смысл книги изменится.

— А разве это плохо? — спросила Нина.

— Я не уверена. У меня есть великолепная коллекция рецептов и историй о пекарне. Я думала, книга будет об этом. А теперь мне нужно изменить ее на рассказ о девочке, которая обозлилась на свою мать за то, что та ее бросила, на рассказ о несчастной любви. А еще мне нужно будет написать в конце что-то вроде откровения. — Дженни тряхнула головой. — А я понятия не имею, как закончить эту книгу.

— Возможно, на том моменте, когда ты встретила Филиппа Беллами или когда пекла пирог на пятидесятилетие свадьбы людей, которые являлись твоими бабушкой и дедушкой, а ты об этом даже и не подозревала. Выбирай сама, — предложила Нина. — Ты сильно хочешь написать эту книгу?

Хочу — не то слово. Дженни вздохнула, поднялась и стала беспокойно расхаживать по комнате.

— Я хочу это сделать.

— Тогда тебе, наверное, стоит поискать эту концовку. Дженни улыбнулась и вылила в цветок стакан воды.

— Это не так просто.

— Знаешь, что я думаю? Я думаю, что твоя концовка — это Рурк Макнайт.

Дженни отодвинула трубку и нахмурилась.

— Опять ты за свое?

— Ты с Рурком. Возможно, концовка такова.

— Нет никаких нас с Рурком. Господи, Нина!

— А знаешь, что еще? — настаивала Нина. — У тебя несчастный голос. Не думаю, что поездка в Нью-Йорк оказалась удачной идеей для тебя.

— Я всегда этого хотела, всегда. И кому, как не тебе, это знать!

— Думаю, тебе нравилась не реальность, а сама идея, — сказала Нина. — Маленькая уютная квартирка, оживленные толпы, шумиха. Но реальность такова, что твоя жизнь находится в Авалоне. Здесь живут люди, которым ты небезразлична.

— Я встречусь со своей новой семьей, — заметила Дженни. — С сестрами своего отца, бабушкой и дедушкой по его линии, с кузенами, о которых я узнала лишь полгода назад.

— Хорошо, познакомься с ними, но я все равно считаю, что твой дом — это наш город.

Дженни моргнула. Неужели она и вправду была этой девушкой? Владелицей пекарни, которой суждено жить в маленьком городке, но мечтать о другой жизни, как Джордж Бэйли[12]в женском обличье? Дженни ходила взад-вперед перед окном. Люди на улице торопились по делам, потоки машин сжимались и растягивались, подобно огромному аккордеону. В дверном проеме напротив через дорогу, опершись о косяк, стояла женщина в сером пальто. Она о чем-то размышляла и была грустна, словно ее кто-то сильно обидел.

— Мне здесь нравится, — настаивала Дженни, хотя увиденное в окно заставило ее задуматься, не обманывает ли она себя.

— Возвращайся домой. Ты ведь хочешь.

— У меня нет дома, забыла? Я отказываюсь жить у Рурка. И я очень тебя люблю, но я ни за что не перееду к вам с Соннет.

— Ты можешь найти съемное жилье. Это не проблема. — Нина душой и сердцем принадлежала Авалону. Она любила город настолько, что работала мэром по четырнадцать часов в день, и просто не могла понять, почему кто-то хочет жить в другом месте.