– Понимаешь, я хотел вернуться домой. Знал, что встречу здесь лишь пустоту или, быть может, новый поселок Лисиц, но все равно… Я не собирался вставать на Тропу Войны, однако… – казалось, парню свело судорогой шею, слова застряли в горле. – Однако…

– Однако ты увидел здесь русских и множество их рабов на лодках, – подсказал Серый Палтус.

– Н-нет. Хотя… – парень как бы сглотнул комок в горле. – Понимаешь, я посетил Наше Место, принес жертву… Бобры пришли ко мне, приняли меня как раньше, и душа моя облегчилась. Я собрался идти туда, где живут киксади, но увидел байдарки – много байдарок! – и понял, что пришли русские. Раньше хитари сказали мне, что заключили с ними мир и обменялись гостями (заложниками-аманатами). Об отношениях киксади и русских хитари ничего не сказали.

Некоторое время Нганук молчал, а потом продолжил рассказ. Он, казалось, выдавливает из себя слова огромным усилием воли:

– Плавающие на байдарках стали убивать бобров – много, очень много. Сначала тех, кто был на берегу, потом в воде. Душа моя почернела от горя, я не знал, что делать. Я надеялся лишь на то… Но напрасно! Охотники добрались и до Нашего Места. Места, где никто никогда не наносил обид родовому зверю. Я стоял на берегу, я смотрел и слушал. Они поймали детеныша-медведку и стали им приманивать мать. Один засмеялся…

Нганук сделал очень глубокую затяжку и закашлялся, подавившись дымом. Старик забрал у него трубку, прочистил и заново набил табаком. Дождавшись, когда кончатся спазмы, он вернул ее рассказчику. Молодой индеец несколько раз жадно затянулся и, казалось, слегка успокоился:

– Что-то оборвалось во мне, уважаемый Ртатл. Я перестал себя помнить или… Не знаю, какими словами об этом сказать…

– Ты долго искал потом на берегу свои вещи? – понимающе спросил старик.

– Да… Но память вернулась… Я убил еще двоих и она вернулась. Больше не смог. Если бы ружье! Великий Ворон, зачем я отдал его?!

– М-да-а… – покачал головой индеец, и пробормотал как бы сам для себя: – Значит, демон овладел тобой, когда ты услышал крик медведки и смех?

Они молчали довольно долго – пока в костре не остались одни лишь угли. Наконец старый индеец проговорил – спокойно и буднично:

– Подбрось сырых веток, Нганук. Пусть твои трофеи хорошо прокоптятся. Возможно, тебе не придется стыдиться их.

Когда парень закончил оборудование коптильни и уселся на прежнее место, он продолжил: – Пожалуй, я расскажу тебе то, что видел сам, то, что слышал от других и что думаю об этом. Готов ли ты слушать?

– Да, конечно.

– Я не видел тебя две руки зим и все-таки смог узнать. Почему?

– Не знаю…

– Я увидел как ты плаваешь и… бегаешь.

– Мне казалось, что я давно не хромаю! – удивился парень.

– Да, это почти незаметно, – с улыбкой кивнул старик. – Однако я подумал, что так плавать может только Бобренок. А если это он, то должен и хромать. Так и оказалось. Наверное, ты многое помнишь сам, но я буду говорить по порядку, а ты поправь, если в чем-то ошибусь.

Тогда была великая война между людьми Ситка-куана и Хуцнуву-куана. Лодки дешитан скрытно появились в Кривом проливе. Наши решили, что враги хотят застать нас врасплох и очень радовались, что разведчики вовремя обнаружили их. Двадцать два больших каноэ повел вождь в атаку. Дешитан было почти вдвое меньше, и они сразу обратились в бегство. Наши начали преследование, они хотели прижать врагов к берегу и перебить всех. Только это оказалось военной хитростью наших противников. Пока воины гонялись за врагом по проливам, основные силы хуцнувцев атаковали наши поселки, в которых осталось совсем мало воинов. Они напали внезапно, и люди Бобра едва успели добежать до своей крепости – вон там, на вершине. Все имущество, все запасы пришлось бросить в домах. Но в крепости все-таки было достаточно еды и сколько хочешь воды. Старики, подростки и даже женщины сражались отчаянно – взять крепость штурмом хуцнувцы не могли, а держать долго осаду боялись, поскольку вот-вот должны были вернуться основные силы наших. Тогда враги решили разграбить и увезти все, что можно. У них в плену оказалось несколько старух, не имеющих ценности, и маленький ребенок, которого мать не успела спасти. Они мучили этого ребенка у стен крепости в надежде, что мать выйдет на его крик и станет их пленницей.

Старик сделал паузу – наверное, чтобы слушатель лучше усвоил сказанное. Потом продолжил:

– Мать смогла прекратить мучения сына. Но в плен не сдалась. У всех на виду она спрыгнула со скалы и погибла. Враги были так потрясены ее мужеством, что не забрали с собой ребенка. Или, может быть, они не надеялись, что мальчик выживет после пыток. А он выжил! Правда, стал хромым.

– Да, я знаю эту историю, – тихо проговорил Нганук. – Ее рассказывали мне много раз. Тогда умер и мой брат, которого мать кормила грудью.

Старик, казалось, не услышал его слов и продолжал свой рассказ:

– В конце концов, вожди встретились и произвели счет погибшим и пленным, сочли имущество, отобранное друг у друга. Много дней говорили они, считали и спорили, советовались со стариками и с шаманами. Несколько раз ссорились и собирались воевать вновь. Мудрые люди смогли убедить великих воинов, что никто никому не должен, что можно заключать мир. И настало время мира.

Так получилось, что на той войне погибло много мужчин клана Бобра, ведь они были самыми смелыми и сильными воинами. Погиб и отец того ребенка, погибли его старшие братья – двоюродные и троюродные. Как водится у нас, сироту забрал в свою семью дядя – двоюродный брат отца. Шаун-так, по-моему, не был злым человеком, он честно исполнял свои обязанности. Просто он считал, что сын анъяди сам должен стать анъяди, ведь близких родственников у Бобренка не осталось. Кроме того, на этом ребенке – маленьком и слабом – как бы лежал грех смерти матери и брата. Все понимали, конечно, что это взрослый должен терпеливо сносить пытки и смеяться в лицо врагам, а что взять с ребенка? Люди понимали это и все-таки, и все-таки… Маленького калеку воспитывали как всех – приучали терпеть боль, холод и голод, но… Многим казалось, что Шаун-так слишком жесток к этому своему «племяннику». Он держал его в ледяной воде, пока не окоченеет тело, пока не прекратится дыхание, как у мертвого. Но ребенок каждый раз оживал, к удивлению людей. Дядя заставлял его таскать камни и бревна высоко в гору, пока он не падал от усталости. Тогда Шаун-так бил его прутьями и заставлял идти дальше. Отправляясь на рыбалку, он не брал парнишку в каноэ, а заставлял плыть за лодкой… Мальчишки соревновались, кто дольше пробудет под водой без воздуха, и Бобренок выныривал последним, когда все уже считали, что он утонул. Пожалуй, он во всем превосходил сверстников, разве что уступал в росте и не мог бегать наравне со всеми. Все говорили, что он растет настоящим анъяди, что станет великим воином. Но судьба клана Бобра была несчастной. Началась война с хамгачанами…

Старик замолчал, печально опустив голову. И тогда заговорил Нганук:

– Да, я оказался в плену – этого не скрыть. Но они не смогли сделать меня рабом, Ртатл! Я трижды убегал, я нанес раны двум взрослым воинам! Они пытали меня и хотели убить. Но передумали – продали меня людям Хун-куана, живущим к северу и востоку. Те дали за меня много ровдуг, хотя знали, что я непокорен. Меня вылечили, кормили хорошей едой и не заставляли работать. Когда наступила осень, местный вождь велел всем называть меня своим сыном. Потом я понял, зачем он это сделал. Из наших проливов на Кадьяк возвращалась партия охотников, которой командовали русские. Они хотели иметь «гостей» от Хуна в знак дружбы, в знак того, что на будущий год их не перебьют и не ограбят. Однако люди этого и соседних куанов были недовольны – у русских совсем мало хороших товаров, они не продают огненное оружие и жгучий напиток, но заставляют своих рабов добывать зверей в чужих угодьях. Отдавать им своих родственников никто не хотел, но и ссориться было еще рано. Поэтому все старались подсунуть русским рабов или безродных сирот под видом сыновей и племянников.