— Что делать будем? — прошептал взволнованный до крайности Яшка. — Я за то, чтобы испытать судьбу, а там… будь что будет!

— Тогда бежим! — согласился с ним Калачев, и, приняв твердое решение, они выскользнули из камеры.

Коридор оказался пуст. Беглецы незаметно просочились мимо дежурной части, в которой, на удивление, не оказалось ни одного человека, а еще минуту спустя уже бежали к выходу из здания. Прижимаясь к стене, минуя ступеньки… Никого! Будто все вымерли вокруг. Не рискуя пересекать внутренний двор, на котором обязательно должны находиться люди, Степан метнулся в правое ответвление коридора, где имелась лестница, ведущая на второй этаж. Под ней было забитое досками окошко, через которое можно выбраться на улицу.

Яшка ради собственного спасения проявлял чудеса расторопности. Он не отставал от Степана ни на шаг.

Так они оба добежали до спасительного окошечка и выбрались на улицу. Достигнув ближайших кустов, осмотрелись — никого. Обычно многолюдная, мостовая будто вымерла, как и все в здании Управления. «Наверное, улица перекрыта, — подумал Степан, — а как же Управление? Что-то здесь не то, что-то здесь…»

— Чего теперь делать будем, фартовый? — обратился к нему Яшка.

— Прощаться, — ответил Степан. — Убегая, мы были заодно, а теперь — каждый за себя.

Васька Носов сидел в своей комнате, задумчиво глядя на лист бумаги на столе. Яркий свет полуденного солнца потоком лился через окно. Носов думал: «А ведь скопцы и не подозревают, что сегодня ночью или завтра утром останутся одни. Очень прискорбно оставлять их на произвол судьбы, но с собой забрать адептов я тоже не могу…»

Скрипнула дверь, и вошел Тимофей Мещеряков. Носов обернулся.

— Вижу, не ждал ты меня, Купец, — сказал бандит, подходя ближе.

— Что верно, то верно, — проговорил Васька.

— Я так и думал, что будешь не рад меня видеть, — сказал Мещеряков, останавливаясь возле стола. — Крепись, Купец, нам уже осталось совсем немного времени любоваться друг другом.

Бандит говорил с нарочитой развязностью, шаря взглядом по комнате.

— Пронька еще не приехал? — Васька постарался изобразить приветливую улыбку, но почувствовал, что это ему не удалось.

— А зачем нам Пронька? — отозвался Мещеряков. — Мы можем начинать делить добро прямо сейчас, не дожидаясь его.

Носов понял, куда клонит бандит, и быстро настроился на разговор.

— Без Проньки и Хохла никакого дележа не будет! Они потом не с тебя, а с меня спросят, если что не так.

— Вот как значит, — хмыкнул Мещеряков. — А если они не приедут? Вдруг легавые повязали их?

— Не приедут? — переспросил Васька. — Откуда такие сведения?

Мещеряков пожал плечами:

— Пронька и Хохол должны были вернуться еще с рассветом, но их нет! Тут думай что хочешь… Даже то, что их песенка спета. Не зря же опера нынче ночью у забора твоей коммуны ошивались.

— Они что-нибудь сказали? — спросил Васька.

— Не успели, померли падлы, — процедил с ненавистью бандит. — Мы с ними всячески пробовали базарить, но… — он развел руками.

Носов остро почувствовал опасность. Теперь все зависит от того, насколько ему удастся совладать с собой и не спровоцировать Мещерякова на решительные действия. Вполне возможно, что Тимофей проинструктирован Пронькой, как действовать в его отсутствие.

— Разве Пронька с Хохлом простят нам дележку общака без них? — «удивился» Васька.

— Чую, хана им, а нам разбегаться надо, — Мещеряков присел у окна. — Братва нервничает, того и гляди силой все заберут.

— Нервничают? — усмехнулся Васька. — А ты возьми и угомони их. Ты кто, Тимоха, авторитет для них или так, фуфлыга низкого пошиба?

— А ты не трынди, Купец! — огрызнулся задетый за живое бандит. — Может, ты того, барахлишко общее присвоить решил, вот и башку мне пудришь…

В комнату заглянула Альбина.

— Прошу всех в трапезную, — произнесла она тихо, со скромностью монастырской послушницы потупив взор.

— Куда? — переспросил Тимоха, плохо расслышав поступившее приглашение.

— Богородица к обеду зовет, — уточнил Васька.

Он смотрел на Мещерякова с такой звериной ненавистью, что готов был с превеликим удовольствием врезать ему кулаком промеж глаз. Но этим ничего не добьешься. Тимоха вооружен, и терять ему нечего. Значит, следует смириться, изворачиваться и тянуть время, чтобы бандит не почувствовал подвоха.

Мещеряков достал наган, обернулся и посмотрел на замершую у двери Альбину.

— Чего пялишься, красотка? — прикрикнул он на нее. — Пусть мои ребята вместе с вашими кастратами «трапезничают», а мне хавку сюда тащи!

Женщина без разговоров закрыла дверь.

— Ты чего добиваешься, Тимоха? — спросил Васька с нажимом. — Я же не отказываюсь делиться, так почему ты давишь на меня, угрожая оружием?

— Пронька не доверял тебе и мне присоветовал, — ответил бандит. — Я теперь с тебя глаз не спущу, хитрая бестия!

«Значит, сговор был, — подумал Носов, начиная терять самообладание. — Пронька велел Мещерякову забрать общак, меня ликвидировать и уходить из усадьбы! Тимоха знает, что Пронька и Хохол сюда не заедут, а потому действует так дерзко и нагло»!

Васька вскочил с места, но сильный удар бандита швырнул его на пол. Он ощутил приступ дурноты, глаза выстлал туман, не хватало воздуха.

— Не в жилу тебе со мной тягаться, кастрат, — донеслись до него словно издалека слова Тимохи. — Слыхал, что в лагерях ты в авторитетах хаживал. Но то время прошло. Я не признаю авторитетов, понял?

Васька застонал. Он вдруг осознал всю тяжесть своего положения, и сердце у него сжалось. «Я должен угомонить этого зверя и усыпить его бдительность, иначе мне хана…».

— Послущай, Тимофей, ты здорово рискуешь, — сказал Васька спокойно и, как самому показалось, весьма доходчиво. — Я не думаю, чтобы Пронька дал тебе указание вышибать из меня добро, которое принадлежит нам совместно. Ты действуешь по своему усмотрению и не задумываешься о последствиях.

— Думай как хочешь, — ответил бандит. — Пронька мне тоже не указ. Теперь наши пути-дорожки расходятся, и я собираюсь дальше жить по своему усмотрению.

Выслушав его, Васька с трудом сглотнул слюну:

— Мне кажется, что ты собираешься забрать себе все, а нас порешить, верно? — усмехнулся Носов.

Глаза Тимохи алчно блеснули:

— Мне твоя жизнь без надобности. Да ты и так наказан, калека несчастный. Я рисковал своей шкурой, добывая то, что прятал у себя ты. И мне не хочется, чтобы ты пользовался моим добром, не имея на него права.

— А Пронька? А Хохол? А другие? Ты их тоже, как погляжу, со счетов сбрасываешь?