Эту глупую, беспечную, легкомысленную мейфэрскую мисс давно пора проучить. И он знал, как это сделать. Стоило только впустить еще немного той тьмы, которая прокралась в его душу.

– Отпусти меня! – взмолилась Гермиона, пытаясь вырваться из стальных объятий. – Рокхерст, отпусти!

Но ее сопротивление только разжигало мрачный эфир, опасные нити которого оплетали каждую частицу разума и здравого смысла.

Его губы яростно прижались к ее губам грубым, исступленным поцелуем. Он вынудил ее приоткрыть рот и вторгся в него языком, впитывая ее сладостное искушение.

Темная сила в его голове взвыла, жадно ища удовлетворения. Он хотел коснуться ее, каждого дюйма тела. Отведать на вкус ее кожи. Но вместо этого рывком задрал подол, сжал округлые ягодицы и прижал ее лоно к своей затвердевшей плоти.

– О чем ты думаешь, Рокхерст, черт тебя возьми? – ахнула Гермиона.

– Думаю, что хочу взять тебя прямо здесь и сейчас!

На этот раз она возмущенно охнула:

– Сумасшедший! Ты не посмеешь!

– Разве?

Он снова поцеловал ее, заглушая протесты, и мучил поцелуями до тех пор, пока она не задохнулась.

– Ты сама сюда пришла! Я приказывал тебе уйти! Предупреждал!

Она не успела оглянуться, как он сдернул с нее ротонду и швырнул через перила. Разрезал кинжалом лиф платья, так что груди выпали наружу. Отбросил нож и, наклонившись, завладел налитой плотью. Припал к соску и с силой стал сосать, одновременно лаская ее лоно.

Только когда Тень капитулировала и ее томный стон растаял в вечернем воздухе, Рокхерст слегка прикусил мочку ее уха и прижался губами к тому месту, где неистово бился пульс.

– Я Паратус, – прорычал он, едва узнавая свой преисполненный сладострастия голос. – И ты будешь делать все, что я захочу!

* * *

Какая-то часть души Гермионы рвалась восстать против надменного властного приказа. Он вообразил, что она принадлежит ему и станет покорно подчиняться любой команде.

Но ведь в этом вся суть. Она действительно принадлежит ему.

С того момента, как Гермиона надела кольцо и пожелала узнать все секреты графа, они связаны так, как ни одна женщина ни с одним мужчиной на свете.

Но пока он пытался запугать ее, сломить, использовать ее тело, она обнаружила, что тоже обладает некоторой силой. Не уступающей силе Паратуса. Ибо ее тело излучало страсть и желание, доводившие его до безумия.

Он сорвал с нее платье и стал осыпать грубыми, яростными ласками, от которых кружилась голова. В этот момент здесь не было ни леди Гермионы Марлоу, ни графа Рокхерста.

– Значит, возьмите меня, господин мой Паратус, – прошептала его Тень, выгибаясь, чтобы встретить его первый выпад. – Возьми меня. Если посмеешь.

Ее вызов зажег огонь в его крови. Тень хочет его? Пусть получит!

Ни секунды не колеблясь, он уложил ее на изразцовый пол, холодный и мокрый от ледяного дождя.

Гермиона протянула руки и, расстегнув его панталоны, стянула их вниз и стала гладить тяжелое бархатистое копье. Рокхерст задохнулся, когда она подняла бедра и развела ноги, предлагая ему долгожданное утешение.

И граф принял его. Овладел ею. Вонзился в нее до конца одним резким, гневным движением. Это было скверно. Плохо. И он знал это. Но сейчас все затмили горе и скорбь, и он не мог остановиться.

И все же краем сознания он понимал, что не может сделать этого с ней. Только не с этой женщиной.

Неизвестно как, но ему удалось взять себя в руки. Граф немного помедлил, прежде чем снова вонзиться в нее. И в этот миг он их узрел. Ее глаза. Блестящие и полные страсти. Он почти увидел ее лицо: россыпь веснушек, полные, спелые, распухшие от поцелуев губы. Но именно ее глаза спасли его. Глаза, полные страсти, желания… и чего-то еще. Того, что он не мог назвать вслух. Чего боялся больше смерти.

Любовь!

Он сморгнул и снова вгляделся. Но видение растаяло, как игра света в жаркий летний день. Однако он по-прежнему чувствовал ее. Нежные бедра поднимались ему навстречу. Руки вцепились в его фрак и тянули вниз. Она вбирала его все глубже, и он стал целовать ее шею, горло, губы… Их языки сплелись в бешеном танце, и он вдруг вспомнил, на что она его подстрекала. Взять ее.

Ярость вновь ожила с ревом лесного пожара, и он снова врезался в нее. Быстро и сильно. Она извивалась под ним, безмолвно требуя большего, затягивая его в себя.

С каждым выпадом тьма все сгущалась, рев в ушах становился громче, увлекая его в опасную пропасть страсти. Неужели он никогда не выплывет на поверхность?

– О, да-да-да, Томас! – выкрикивала она. – Пожалуйста, пожалуйста, о, пожалуйста!

Волны экстаза затопили Гермиону. Все: конвульсии ее тела, неистовый ритм ее бедер – вело его к разрядке.

Кажется, он пропал. Совсем погиб…

Довольно скоро холод ночи забрал охвативший их жар. Еще секунда, и Рокхерста словно что-то толкнуло. И он мгновенно пришел в себя.

Иисусе, что он наделал?

Он овладел ею. Овладел, не думая ни о чем, кроме собственного наслаждения.

Он откатился по мокрым изразцам дорожки, окружавшей верхушку купола. Откатился подальше от нее.

И как бы он ни хотел внушить ей ненависть, да такую, чтобы она бежала от него как от чумы, все же в глубине души он скорбел.

Потому что должен оттолкнуть женщину, которая его любит, которая его понимает. Слишком хорошо понимает.

– Я… я… – пролепетал он.

– Сожалеешь? – подсказана она. – Надеюсь, что нет. И хотя здесь не так уютно, как в твоей постели… это было волнующе.

Он услышал шуршание шелка: очевидно, она собирала одежду.

– Ты действительно швырнул мою ротонду вниз? Что ж она никогда мне особенно не нравилась, и все же, Рокхерст, ты совершенно опустошил мой гардероб! Ну вот куда запропастились туфли? Ах да, одну я нашла.

Она подступила ближе и вытащила из-под него помятую туфлю. Тонкие пальцы сжали его подбородок, мягкие губы прижались ко лбу.

– Ну а теперь, когда ты получил все, что хотел, спустишься вниз? Нам нужно многое сделать до восхода солнца.

Рокхерст закрыл глаза и попытался обрести равновесие. Однако тьма Паратуса сражалась со слабеющим самообладанием.

– Ты о чем?

– О дыре. Нам нужно найти ее и закрыть.

«Нам»? Да она спятила!

Самая древняя часть его души, принадлежавшая Паратусу, вновь загорелась гневом.

Кто она такая, чтобы ему приказывать?

– Это тебя не касается.

– Конечно, касается! – выпалила она. – Так ты идешь или нет?