И что там еще сказала Гермиона? «Я не могу его найти».

Сердце Мэри наполнилось черным страхом. Без Паратуса, защитника города, людьми будут править темные силы. Но дело не только в этом. Рокхерст – ее кузен. Ее родственник. А без него…

И тут до сознания дошел голос Гермионы. Мэри постаралась прислушаться к рассказу подруги.

– Четыре ночи назад, в переулке около Гросвенор-сквер…

По мере того как перед ее глазами разворачивалась вся картина, страхи Мэри только усилились.

Рокхерст никогда по-настоящему не доверял своему сердцу, возможно, потому, что знал: его судьба обязательно столкнет его с той женщиной, на которой он в конце концов женится. Его избраннице будет грозить раннее вдовство. Ночи она будет проводить в терзаниях и размышлениях, придет ли он домой живым. Непонятные гости в любой час дня и ночи. Жизнь в страхе за любимого человека, которому обещаны сердце и душа, которому всегда грозит смертельная опасность…

И вот теперь, если подозрения Мэри оправдались, он потерял и свое сердце и Роуэна. Вряд ли ее гордый, упрямый кузен признается, что испытывает боль… и что любовь, которой он так старательно избегал, – единственное, что сумеет его спасти.

А Мэри, даже не видя свою подругу, знала, что та любит Рокхерста.

Оставалось лишь надеяться, что это поможет. Мэри посмотрела в сторону Гермионы:

– Я знаю, где его найти.

Через час Гермиона вышла из экипажа Мэри, отъезжавшего от собора Святого Павла. Какое счастье, что Мэри привезла ее сюда из Мейфэра. Хорошо бы еще обладать хоть частичкой ее уверенности в том, что Рокхерст окажется здесь.

Гермиона озабоченно взглянула на собор, возвышавшийся в ночном небе, подобно огромному бегемоту. Подошла к боковой двери, которая, как заверила Мэри, будет открыта, переступила порог и направилась по главному проходу к великолепному центральному куполу.

«Я смогу сделать это. Да, смогу», – твердила она себе, рассеянно глядя на мрачные каменные гробницы и тонущие во мраке сводчатые потолки.

– Но что, если Мэри ошиблась? Что ты будешь делать? – пропищала она слабым, пронизанным страхом голоском.

«Он должен быть здесь», – твердо сказала она себе.

– Эй! Кто тут? – Один из молодых священников поднял канделябр. – Где вы прячетесь?

– Здесь никого нет, Саймон! – откликнулся священник постарше. – Тебе послышалось.

Но Саймона это не убедило. Он поднял канделябр еще выше.

– Клянусь, монсеньор, я слышал шаги и голос.

– В этом месте ты будешь слышать их всю свою жизнь, – вздохнул старик и, шагнув вперед, потрепал Саймона по плечу. – Дом Господень принимает всех, кто приходит в него.

– Даже его? – прошептал священник, показав палевую сторону центрального купола. Ниже темнела приоткрытая дверь.

Именно так, как сказала Мэри.

– Особенно его сиятельство. Он делает все, чтобы защитить нас от созданий, куда более ужасных, чем твой невидимый призрак. И мы обязаны предоставлять ему убежище по первой же просьбе.

Гермиона передернула плечами и закрыла глаза. Рокхерст. Они говорят о Рокхерсте.

Непонятно, то ли радоваться, что он нашелся, то ли ужасаться, размышляя о том, что ждет ее впереди.

Мысленно помянув дьявола, она оглядела дверной проем. Почему Рокхерст не может выбрать более разумного места, чтобы успокоить душу? Или хотя бы опрокинуть на себя ведро с ледяной водой: это прекрасно восстанавливает душевное равновесие.

Но это?

Напряженно прислушиваясь, она выскользнула за дверь и подняла глаза. В настенных подсвечниках горели свечи, уходя наверх. В темноту.

Под самый купол собора.

– Рокхерст, – прошептала она, делая первый шаг. Потом второй, третий… В затянутое тучами небо Лондона.

Рокхерст сидел на своем насесте, не пытаясь спрятаться от дождя. Он уже промок насквозь, так что несколько лишних капель значения не имели.

Глядя поверх городских крыш, он пытался подсчитать, сколько раз приходил сюда. Почти все подобные моменты шли рука об руку с тоской и душевной болью. Его первое убийство. Гибель отца. То место, где он наткнулся на Подмора…

Сколько их было в его жизни, таких случаев? Событий, которые он предпочел бы забыть… Но это… это было иным. Обычно, посидев здесь несколько часов или даже целую ночь, он встречал восход солнца, и теплый свет наполнял его надеждой. И давал цель.

Уверенность, что следующий день будет другим.

Но тогда он спускался по лестницам и ступенькам, чтобы внизу найти Роуэна, ожидавшего его и обычно угощавшегося костью, которую один из молодых священников утаскивал с кухни настоятеля, чтобы скормить дружелюбному псу.

Однако на этот раз никто не вильнет пушистым хвостом, никто не оближет руку, никто не встретит его на земле после возвращения из небесного святилища. На этот раз его спутник и соратник навсегда покинул хозяина.

А его надежда? Его вера?

– Дьявол, – пробормотал Рокхерст. Каков итог его дней и ночей? Смерть и разрушение. Что это за существование? Какое наследие он оставит после себя?

Граф угрюмо смотрел в непроглядную тьму. О чем думал Томас Херст тогда, в те далекие годы?

Рокхерст непристойно громко фыркнул. Если семейная легенда не лжет, он точно знал, о чем думал предок.

Идиот позволил соблазнить себя прекрасной женщине. Но и он сам то яблочко, которое недалеко падает от фамильного древа.

Граф застонал, обзывая себя вдвое худшим дураком, чем Томас.

– Рокхерст? – послышался тихий голос. Тень!

Он обернулся живо, энергично, без той холодной отстраненности, которую надеялся обрести все три последних дня, когда думал о ней. Он прислушался к ее нерешительным шагам. Но ближе она не подошла. Встала так, чтобы он не смог до нее дотянуться.

А вот это уже говорило само за себя!

– Это ты? – прошептала она.

Он прекрасно понимал, о чем она спрашивает. Стряхнул ли он с себя мрак, поглотивший его прошлой ночью?

– Я волновалась, – продолжала она. – Ужасно волновалась.

Но она осталась на месте. Верное доказательство того, что до сих пор его боится.

Прекрасно. Так и должно быть.

– Пожалуйста, скажи что-нибудь.

– Какого черта ты здесь делаешь?

Девушка тихо усмехнулась:

– Я и сама не совсем понимаю. Почему ты не мог найти более подходящего места, чтобы зализывать раны? Вроде «Олмака» или «Воксхолла»? Неужели тебе нравится восседать так высоко?

Рокхерсту захотелось улыбнуться, потому что она даже после того, чему стала свидетельницей прошлой ночью, по-прежнему осталась тем же беспечным, веселым и радостным духом, какой он любил.