– Да, я идиот! Прошу расстрелять меня черезповешение! – буркнул он, закрывая маркер.

Спустя полчаса, четырнадцать дворов, восемьулочек и шесть заборов, они вышли к Москве-реке. Река почему-то вызвала впамяти Эди мост вблизи Библиотеки иностранной литературы, и он с тревогойпокосился на Аню. Однако теперь та явно не собиралась закрывать файл своейжизни.

Вместо этого она спустилась с каменнойнабережной к воде и стала чего-то ждать. Река терлась влажными боками онабережную, покачивала привязанные к причалу шины.

– И чего мы ждем? Речного трамвайчика? –вкрадчиво поинтересовалась Ната.

Аня пожала плечами.

– Ты что, не знаешь? Куда дальше, а?

Аня посмотрела на нее долгим задумчивымвзглядом, от которого Нате стало неожиданно не по себе. И это ей, которойдостаточно было один раз зацепить глаза мелькнувшего в кабине машиниста, чтобытот бросился экстренно останавливать электричку.

– Никуда, – спокойно ответила Аня.

– Никуда?

– Мы пришли. Сюда я и должна была васпривести. Все началось водой и закончилось водой. Что дальше, я не знаю.

Аня сняла очки и бросила их в воду. Напрощанье стекла еще раз сверкнули на солнце.

– Все, от очков я свободна. Их миссиязавершена. Больше они не вернутся, я чувствую, – сказала Аня.

– И что нам делать дальше? – спросилМошкин.

– Не знаю. Всякий проводник доводит лишь доопределенной точки. Когда она достигнута, нужен новый проводник, –ответила Аня.

Без очков ее глаза вновь стали близорукими ибеззащитными. На Нату она больше не смотрела и опиралась на руку Эди Хаврона.

Мошкин повернулся, посмотрел на воду и вдругиздал горлом неясный звук. На реке появился белый катер. Двигаясь противтечения, он приблизился к причалу и замер в полуметре от него. Управлявшийкатером человек в белой фуражке повернул к ним круглое, багровое лицо.

– Мамай?! Это ты, что ли? Разве у тебя естьправа на вождение катера? – забеспокоился правильный Евгеша Мошкин.

Ната фыркнула. Вопрос был фирменно мошкинский– бессмысленный в высшем градусе.

– Спроси лучше, выдавали ли монголо-татарамправа на вождение лошади, – ответила она и первой запрыгнула вкатер. – Ну и кого тут шлепнули? Все какое-то подозрительно новенькое. Гдедырки от пуль? Э-э?

Мамай ухмыльнулся.

– Обижаешь! Смотри туда, а! – сказал он,кивая на люк в трех шагах от ноги Наты.

Ната заверила его, что в трюм она заглядыватьне собирается.

Эдя тоже хотел запрыгнуть на катер, но Аняудержала его.

– Не надо. Нас с тобой тамне ждут.

– Там – это где?

– Не знаю. Но мы там не нужны. Это я знаю.

Бывший хан Золотой Орды махнул им рукой напрощанье. Мотор взревел, выбросил фонтан воды, и мощный катер стал быстроудаляться от причала.

Условие мудрости – нравственная чистота.Последствие ее – душевный мир.

«Книга Света»

Плыли они не меньше часа. Белый нос катерабуравил воду. Мамай был молчалив. Ната легла на живот и зачерпывала ладоньюводу. В этот момент в ее лице не было ничего демонического. Его нельзя былодаже назвать красивым. Секрет привлекательности состоял разве только внепредсказуемой подвижности. Даже теперь, когда Ната была задумчива илюбовалась водой, лицо продолжало жить собственной жизнью.

Мошкин незаметно, но пристально наблюдал заНатой. В его глазах можно было прочитать, что он любит ее «не за то, что...», а«несмотря на...». Огромная разница, если вдуматься. «За то, что...» любитьпросто и скучно. Любить же «несмотря на...» куда сложнее и увлекательнее.Правда, от такой любви чаще бывают одни неприятности.

Чимоданов нет-нет да поглядывал на свойкрасный чемодан. Мошкину даже показалось, что Петруччо хочет будто нечаянностолкнуть его в воду. Он поставил его на край и, посвистывая, повернулся.Евгеша понял, что чемодан сейчас толкнут пяткой.

– Осторожно! – воскликнул Мошкинневольно.

Петруччо опомнился и, сделав вид, что непонимает, о чем речь, уселся на чемодан. Когда город остался позади и реканачала петлять, Мамай решительно направил катер к берегу.

– Прыгайте! Через две минуты рванет, –взглянув на часы, равнодушно сказал он.

– Что взорвется? – удивился Мошкин.

Мамай ткнул пластилиновым пальцем под ноги.

– Катер.

– Кто его заминировал? Ты?

Услышав вопрос такой степени нелепости, ханпрезрительно плюнул в воду. Мошкин проследил за его плевком. И тут пластилин.

– Нет.

– А кто?

Лицо комиссионера осталось неподвижным.

– Не мрак творит главное зло в этом мире. Онлишь использует то зло, которое уже творится, к своей выгоде. Так говоритАрей, – сквозь зубы ответил хан.

Мошкин, помнится, удивился тому, что акцент уМамая то появляется, то исчезает. С другой стороны, Мамай был комиссионером, араз так, то и судить его по людским законам нельзя. Зло, породившее его,диктовало и правила игры.

Ната первой спрыгнула на берег и сталаподниматься по тропинке, которая вела на холм. Когда ей говорили: «Беги! Сейчасрванет!», она обычно не задавала лишних вопросов. Чимоданов со своимодноименным другом чемоданом и Мошкин, на ноге которого повис запаниковавшийЗудука, потому что хозяину было не до него, помчались за ним.

Они были уже метрах в ста от берега, когдарека взметнула столб воды. Вдогонку прокатилось эхо взрыва. Когда Мошкинобернулся, река почти зализала рану. Течение неторопливо уносило обломкикатера. Мошкин забеспокоился, не пострадал ли Мамай, но ему пришло в голову,что с комиссионером ничего стрястись не может. Вероятнее всего, он сгинул ещедо взрыва.

Евгеша остановился, огляделся. Вдоль берегатянулись деревянные мостки, мысом выходящие в реку. Несколько лодок сохли наберегу, а одна из них, совсем дряхлая, лежала затопленной у берега. Виден былтолько ее нос и белая полоска скамьи. Справа от мостков стоял домик речнойстанции – дощатый, облезший, но с торчавшей из крыши красной кирпичной трубой,придавшей станции вполне уверенный дееспособный вид. Недостающие стекла верандыбыли заколочены фанерой с написанными на ней правилами поведения на воде.

– Эй, ты идешь? – нетерпеливо крикнулаНата.

– Иду, да? – удивился Евгеша и пошел.

Песчаная сухая почва подъезжала и крошиласьпод ногами. Из земли причудливо торчали корни, похожие на ревматические суставывеликанов. Внизу склона у реки виднелась изломанная линия камыша.