Все-таки паршивой я была стриптизершей. Не было у меня вот такой вот самоуверенности, убежденности, что все в этом мире смотрят только на зону ниже моего пупка. Да что там, я и работать в зале могла с трудом, только проговорив себе, что в клубе действует правило: хочешь трогать – плати!

Этому юноше точно не приходится себя уговаривать. И больше того, он действительно позволяет себе выбирать. На моих глазах ему весело помахивает пухленькая, зрелая брюнетка, и костистая стервочка с колючим взглядом, но до голода сухими губами…

Когда я пересекаюсь взглядом с шагающим по залу паршивцем – позволяю себе улыбнуться.

Он может меня послать, может так же равнодушно мазнуть по мне бесстрасстными глазами и пойти дальше… А может…

Взгляд его не двигается дальше. Буквально впивается в мое лицо глазами. Улыбка, что он мне дарит – откровенная, жгучая.

На первых порах у меня была наставница в клубе. Именно она меня учила, что каждый твой клиент “для дойки” должен быть уверен – ты сражена им наповал. Что ты и без денег сделала бы для него все, но есть ведь правила…

Да, в этом плане этот тип хорош!

У него идеально получается хищный волчий взгляд. И ко мне он шагает по такой четкой траектории, будто кто-то ему по полу прямую линию нарисовал.

Подходит. Роняет широкие ладони по бокам от меня, склоняет голову, чтобы виток блестящих волос упал ему на лоб.

– Ты здесь одна, крошка-невеста?

Мне хочется уйти, как можно скорее, но это желание я отстраняю. Точно знаю, что плакать одной, в запертой спальне – гораздо хуже чем быть здесь. Позволяю себе откровенную улыбку.

– Я здесь с подружкой, сладкий.

– С подружкой? – он не радуется, и не расстраивается, просто принимает условия задачи, ни на секунду не переставая общаться со мной в этой бархатно-мурлычащей тональности, – у вас девичник, крошки?

– Можно так сказать, – без всякой задней мысли я киваю.

Какая вообще ему разница, девичник у меня или похороны любимого мужа? Да и так ли отличается девичник до свадьбы от этой вот пьянки после её срыва? Хотя, наверное все-таки да… Вряд ли на девичнике ты чувствуешь себя насквозь промерзшей.

– Будь ты моей невестой, я бы не отпустил тебя сюда, – он на самом деле уже начал работать. За несколько минут что мы говорим, по его плечам уже второй раз проносится волна сокращенных для зрителя мышц. Туда и обратно. Неплохо! Смотрится почти как приглашение к прикосновению, вот только я ни за что не дам этому светловолосому нарциссу понять, что я заинтересована. Иначе я слишком быстро распрощаюсь со своими деньгами. А я еще даже напиться не успела.

– Хочешь танцевать для меня? – я улыбаюсь и слегка приподнимаю бровь.

Я не против, на самом деле, и на входе мы конечно же с Анькой запаслись мелочью, но здесь и сейчас, я никуда не тороплюсь. А этот тип – очень даже за спешку. Чем быстрее я попаду на крючок, тем быстрее затикает его повышенная ставка за приват. Тем беднее я выйду из этого клуба и богаче выйдет он.

– Мы могли бы найти уединенное местечко, – ненавязчиво предлагает блондинчик, оправдывая мои ожидания. Качаю головой.

– Нет, нет, нет. Я же совсем не видела тебя в деле. Может ты и танцевать-то не умеешь совсем?

О! Искры вспыхнувшие в глазах парня неожиданно яркие. Я наступила на больную мозоль? Мы так любим танцевать, что не терпим ни единого намека на отсутствие своего мастерства?

Да!

Он так легко, так непринужденно и просто запрыгивает с ногами на барную стойку, что сразу становится видно – долгая практика. Эффектные выходки этот мальчик зарабатывал заранее.

– Что ж, смотри, крошка, – на тон опаснее, на тон грубее хрипит танцор, а его плечи уже пустились по одному ему известной связочной траектории, – смотри, и не разумывай уж очень долго. А то ведь есть и другие…

Я почти закатываю глаза, но в кои-то веки, благодаря шампанскому, по-настоящему веселюсь. Стриптизеру не должно так себя вести. не должно вестись, не должно отклоняться от выбранной линии поведения.

Впрочем, это вижу только я, потому что я была в этом по уши, я вижу, что он все-таки отнес меня к категории “интересных”, а не “платежеспособных”, а помимо этого – еще и выбрал меня в жертвы! А это даже слегка лестно! Настолько, что можно даже посмотреть.

Как он искушающе сначала играет плечами, заставляя тесный пиджачок натянуться на бицепсах. И еще раз. А теперь – конечно, беремя за лацканы и одним движением руки срываем его и швыряем на пол. Узкий длинный галстук оказывается уже не на белом шелке, а на поросшей густой черной шерстью груди. Раз-два, грудные мышцы сокращаются! Раз-два…

Внезапно, что-то дергает меня влево, разворачивает вместе с крутящимся барным креслом. И вот уже вместо рельефной мускулистой груди я, оказывается, смотрю прямо в черные кипучие глаза Юлия Владимировича Ройха.

Как говорится – и снова здравствуйте!

А надо было у Вознесенского телефон все-таки отжать!

Глава 27. Катя

– Пялишься?

Еще чуть-чуть и кислота с его губ закапает ко мне на колени. А я… У меня в груди лед, пепел и кровь стучат. Я задираю голову.

– Пялюсь. Я не замужем. Имею право.

Я вижу как сгущаются тени в его глазах, но любуясь ими не забываю залпом допить шампанское из бокала. Моя жизнь горит и кружится под небесами обгорелыми щепками. И к черту все, особенно вот эту вот сволочь, которая все мне разрушила.

– Пошли отсюда, – пальцы-клещи стискиваются на моих руках, – тебе уже пора домой.

– Это тебе пора, папаша, – совершенно неожиданно сидящий на барной стойке красавчик вдруг решает вмешаться и нахально обнимает меня за плечи, – эта девочка сегодня развлекается. А у нас в клубе нет прайса для старперов.

Ройх выпрямляется так резко, будто его позвоночник вдруг резко обратился в копье. Впивается своими ядовитыми буравчиками в парня за моей спиной.

– А на макак есть, я правильно понимаю? – шипит мой враг презрительно, – хотя я конечно оскорбляю макак этим сравнением, но что уж поделать, если другое тебе не подходит…

– Что ты на это скажешь, кисонька? – мурлычащий баритон стриптизера звучит у самого моего уха, – скажи ему, что “эта макака в твоем вкусе” и можешь не доставать кошелек из сумочки. Я сегодня определенно хочу поработать за интерес.

В бытность моей работы в стрип-клубе “за интерес” работали в основном дуры. Ну,