Фарра. Мне бы хотелось быть оным папою и сочетать в одной ипостаси первосвященство и царство.

Михаил. О славолюбный Зара! Куда тебя дух воскрыляет? Но притом приснопамятно будь сие: «Кто как Бог?»

Фарра. Разве же Бог не хочет, чтоб мы были Богом?[95]

Михаил. О Фарра! Что радостнее Святому Духу, как то, чтоб нам всем стать Богом?

Фарра. О Михаил! Се ты странное воспел!

Михаил. Если оно Святому Духу приятное, тогда воистину странное и преславное. Он един есть любопытный оселок, показывающий чистое золото, нареченный по-римски – index. И в сию-то цель ударяет сие Павлово слово: «Докимазете панта…» «Все испытайте, благое же приемлите». Если же гнушается оный голубь, тогда оно бывает мирское, модное и в таком смысле общее, в каком разумеет Петр святой, говоря сие: «Господь никогда не ел скверно». Скверно – в римском же лежит – commune, по-эллински – койнон, разумей – coenum, сиречь болото, грязь, мерзкое, мирское.

Фарра. Ведь же славы искать Дух Святой не запрещает?

Михаил. «Слава в стыде их…» Видишь, что постыдная слава запрещается. За добрую же славу лучше желает Павел умереть, нежели ее упразднить. Оная слава есть тень, а сия Финикс. Оную хватают псы на воде сиренской, сию же приемлют дети Божии в Авраамовой гавани. Суетна слава, тщетная прибыль, сласть ядовита, се три суть, суть адские горячки и ехиднины дочери нечистивому сердцу в опаление. Но сущая слава, истинная прибыль, сласть не притворна – се сии суть Духа Святого невесты, в объятиях своих, чистую душу услаждающие.

Фарра. Угадал ли я, что по правилу израильскому пустая слава есть труднее истинной?

Михаил. Тьфу! Как же не труднее псу схватить тень, нежели истинный кус? Вот перед тобою яблоня. Схвати мне и подай тень. Но самое тело ее вдруг обнять можешь.

Фарра. Не только, но и плод сорву. Се тебе с нее прекрасное яблоко! Благовонное! Дарую тебе. В нем обретешь столько яблочных садов, сколько во Всевселенной коперниканских миров. Вот тебе от меня награда за твое доброе слово!

Михаил. Если бы ты мне Всевселенную дарил по плоти, я бы отказался. И малой сторонки моей матери Малороссии, и одной ее горы не взял бы. Где мне ее девать? Телишко мое есть маленькая кучка, но и та мне скучна. Что есть плоть, если не гора? Что гора, если не горесть? «Кто как Бог?» Что слаще и легче и вместнее, как дух? Сердце мое вкушает его без грусти, пьет без омерзения, вмещает без труда, носит без досады. Душа моя в дух, а дух в сердце мое преобразился. Боже сердца моего! О часть моя всесладчайшая! Ты един мне явил двоих. Тень и безвестную тайну. Ты тайна моя, вся же плоть есть тень и тайна твоя. Всякая плоть есть риза твоя, сено и пепел; ты же тело, зерно, фимиам, стакта и касиа, пречистый, нетленный, вечный. Все тебе подобно, и ты всему, но ничто не есть тобою, и ты ничем же, кроме тебя. Ничто же, как же ты. «Кто как Бог?»

О Фарра! Что плачешь? Чего ищешь в папстве – духа или плоти? Дух сего Христа Божия вдруг, как молнию, принять можешь. Но престолы, палаты, колесницы, серебро и золото… – все сие есть плоть, гора, труд и горесть. Не прикасайся к сему. Восходящее, высокое в нем и божественное – оное да будет твое. Сие-то есть истинное единство, и тождество, и легкость, и нужность быть причастником не плоти, но духа. Прочее же все есть тень, вода и беда… Хочешь ли быть Христом? К чему ж тебе свыше соткан его кафтан? К чему плоть его? Имеешь собственную. Возьми ты от странника сего то, что сам тебе подносит. Вот оно: «Дуну – примите Дух Святой». Сим образом будешь едино и то же с ним, как и они с отцом твоим. Неужели ты кафтан и плоть делаешь Христом? И, хватая на потоке тень, умножаешь число не сынов Божиих, но оных псов: «Отнять хлеб у детей и повергнуть псам». Ах! Блюдись от сих псов, от злых делателей. Не делай благим зла, а плоти Богом. Уклонися от зла и сотвори благо, и будешь в числе детей оных: «Сколько же приняли его, дал им область детьми Божиими быть!» Хочешь ли быть царем? На что же тебе елей, венец, скипетр, гвардия? Сия есть тень и маска. Достань же себе свыше сердце царское. Сим образом будешь едино с царем твоим. Дух правды, он-то есть сердце царя. Правда утверждает престолы сильных и обладает народами. И что сильнее ее? Кто как правда? Сей есть истинный царь и Господь – твердь и крепость, елей и милость. Сей дух да царствует в тебе! И милостию вышнего не колеблешься. На вот тебе царя без маски: «Царь уповает на Господа». «Помазал нас Бог духом». «Дух Господен на мне». Хочешь ли быть Павлом Фивейским? Антонием Египетским или Саввою Освященным? Лицемеры! К чему же тебе финиковая епанча Павлова[96]? К чему Антониева борода, а Саввин монастырь, капюшон Пахомиев[97]?.. Сей есть один только монашеский маскарад. Какая ж польза сею маскою скрывать тебе мирское твое сердце? Да явишься человеком? Уклонись от зла. Оставь тень. Стяжи себе мужей оных сердце. В то время вдруг, как молния, преобразишься во всех их. Избегай молвы, объемли уединение, люби нищету, целуй целомудренность, дружись с терпеливостью, водворися со смирением, ревнуй по Господу Вседержителю. Вот тебе лучи божественного сердца их! Сие иго вельми благо и легко есть. А наживать странный и маскарадный габит, забродить в Нитрийские горы, жить между воющими волками и змеями – сие не бремя ли есть? Ей! Неудобоносимое тем, что глупое и ненужное. Скажу: «Халепа та кака».

Фарра. А Елисей? Не просит ли епанчи от Илии?

Михаил. Епанча оная не с мертвых, но живущих в пределах вечности. В ней все новое вместо ветоши. Читал ли ты у Исайи – одежду веселья? Вот она: «Под сенью руки моей покрою тебя». Не Елисей ли просит: «Да будет дух, который в тебе, сугубый во мне». Как же дал бы он просящему вместо хлеба камень? Сей есть дух веры, дух сугубый, дух, открывающий двоих, разделяющий Иорданские струи, дух, богоявляющий сверх сиренских вод плавающее и возникшее железо. Оно-то есть исподпотопный холм, обитель верной голубицы, гавань, лоно и кифа Авраамова, спасение от потопа. «Да возрадуется душа моя во Господе. Облечет бо меня в ризу спасения». Вот от потопа епанча! Самый ковчег есть-то нерукотворенная скиния, златоткаными ветрилами от дождевых туч покрывающая лучше, нежели плащ. На сию-то скинию тонко издалека взирает Ильина шинель, или бурка, отворившая Иорданскую сушу и спасшая Елисея от омочения. Железо же тайно блистает на тверди, на твердую, матерую землю и сушу, а суша тихо возводит нас на аввакумовский оный Сион, сиречь обсерваториум(терем). «На страже моей стану и взойду на камень». Вот тебе одежда и надежда! Носи здоров! Она есть дух сугубый, видящий двоих. А Ильину бурку где тебе взять? «Халепа та кака».