Азазель спросил с сомнением:

— Почему так думаешь? Он же вас изгнал!

— Всего лишь, — ответил Адам. — Хотя мог быуничтожить как нас, так и весь мир одним словом. Сейчас, когда у меня самогоесть дети, я понимаю Творца лучше… Я сам иногда, рассердившись, говорю им: разспорите, то идите и делайте, что хотите, если я вам не указ, если меня неслушаетесь! И гоню их прочь, но не хочу, чтобы погибли или даже пальчикприщемили… Нет, пальчики пусть прищемят, будут знать, как меня не слушаться, нотайком слежу, чтобы ногу или руку не отрубили, когда пробуют работать топором…

Азазель покачал огненной головой.

— Не знаю, это слишком сложно для меня.

Адам посмотрел на него со снисхождением. Это было странно инепривычно — смотреть на огромного и могучего ангела свысока, совсемнедавно они полностью подавляли величием и блеском, а теперь вот смотрит как наогромных и сильных быков, что превосходят его по мощи, но уступают в главном.

— Да, — ответил он мирно, — ты бесплотный ибестелесный. И ты — не меняешься.

Азазель исчез так же мгновенно, как и появился. Адамподумал, что все-таки не прав насчет неизменности: у ангелов появились своипривычки, многие резко отличаются от других, и с каждым днем все больше.

Он взглянул на перебежавшего дорогу большого пятнистого жукаи вдруг поймал себя на том, что не может вспомнить его имя. В первый деньтворения с легкостью дал названия всему живому и неживому, а сейчас то и делонатыкается на провалы в памяти. Яркие образы сказочного сада померкли,вытесняемые суровой реальностью. Дивные сны, что тревожили его в Эдеме ивызывали слезы потрясения, уже не посещают. Сейчас хотел бы увидеть такой сон,но если что и снится, то какая-нибудь ерунда про охоту или как от стрельнувшегоиз костра уголька загорается хижина.

Творец говорил, что душа его отныне живет сама по себе,будет набираться опыта и впечатлений, а они вытеснят то непонятное, что пришлоот Создателя. И переживать подобное будут только новорожденные, у которых своихвпечатлений еще нет, и первородная искра будет создавать странные пугающеобъемные образы. И потому у малых детей могут быть дивные прозрения, которыхлишены практичные взрослые.

Но дети истолковать и объяснить не могут, слишком увиденноев грезах не похоже на то, что видят в реале. Но многие сохранят надолгоощущение, что их посещало Нечто Великое и Всеобъясняющее. Вон Каин несколькораз просыпался с таким видом, словно увидел прекрасную и ужасающую картинуподлинного мира, но объяснить ее не мог, тихий Авель выныривал из сна в слезахвосторга и умиления, однако и он не находил слов, а потом все это он видел вподрастающем Сифе и в других детях…

Он поднялся, расправил затекшую от долгого сидения спину.Раньше всегда вспрыгивал легко, как заяц, а сейчас кости начинают поскрипывать,тело как-то странно отяжелело.

Вторым ребенком от Адама у Лилит был Тираш. Едва родившись,он поджег взглядом кровлю дома и понял, что с этой поры вынужден будет ходить сповязкой на глазах, ибо взглядом способен убивать все, на что падет егообрекающий взор.

Кровля его дома еще полыхала, когда перед ним предсталархангел Михаил.

— Тираш, — произнес он страшным голосом, —Господь милостив ко всем созданиям на Земле, но знай свои пределы. Тебе данамощь больше, чем всем людям на Земле, вместе взятым…

Тираш прервал злобно:

— Знаю. И это хорошо.

— Что в этом хорошего?

— И что знаю, — отрезал Тираш, — и что у менятакая мощь.

— Любая мощь опасна, — сказал Михаил сурово.

— Тоже хорошо, — сказал Тираш дерзко. —Говори, зачем явился.

Архангел сказал жестко:

— Даже самому малому из людей дано больше воли, чемтебе, крылатый. Потому говорю тебе, как их защитник, тронешь хоть одногоневинного — и от тебя самого останется горстка пепла!

Тираш с силой вперил в него недобрый взгляд, от которогогорит земля и плавятся скалы. Архангел не дрогнул, Тираш ощутил, что небесныйпосланник даже не чувствует убийственности его взора.

— И что, — поинтересовался Тираш уже не такдерзко, но с насмешливостью в голосе, — ты мне сделаешь?

— Хочешь узнать, — спросил архангел ровнымголосом, — что будет, если и я на тебя посмотрю вот так же, как ты наменя?.. Господь, позволь и мне взглянуть на него в полную силу!

От него полыхнуло всесокрушающей мощью, а в голосепрозвучало столько силы, что Тираш в ужасе осознал вдруг: этому крылатомуничего не стоит сжечь взглядом не только его, как муху, но также все живое навсем горном хребте, где они стоят, а также и все эти горы.

— Погоди, — вскрикнул Тираш устрашенно, — яне собирался тебе вредить!

— Ты не должен никому вредить, — отрезал архангел.Прислушался к чему-то, уточнил: — Никому из невиновных.

Тираш уловил в голосе архангела заминку, спросил поспешно:

— А виновным?

— Тем можешь, — сообщил архангел.

— А как я узнаю, кому можно?

— Узнаешь, — пообещал архангел. Тираш выгляделнепонимающим, архангел терпеливо объяснил: — Мы все выполняем волю Творца,как выполняют ее солнце, звезды, ветер и движение вод. Только человек воленвыполнять или не выполнять! Не выполняющие Его волю… выпалываются, как сорнаятрава с поля. Ты увидишь, кто постепенно переходит из тех, кого трогать нельзя,в стан тех, кто уже вне защиты Господа.

Тираш, теперь мечтающий только о том, чтобы страшныйпосланец поскорее убрался, торопливо кивнул:

— Да-да. Я все понял.

Ангел отвернулся, Тираш не успел глазом моргнуть, сверкнулослепительный узкий луч, в тучах на короткий миг мигнула ржавыми краямиоплавленная дыра, и тут же снова все затянуло.

— Скотина, — пробормотал он злобно. — Мог быи без этих… штучек.

Но уязвленно понимал, что ангел предпочел щелкнуть его поносу, напомнив, что он прямо сейчас поднялся к самому трону Всевышнего, кудаТирашу и прочим тварям вход просто недоступен.

Он не забыл визита всемогущего архангела. Более того, тотявился ему еще и во сне, еще раз предупредил, что от него нигде не укрыться, онзнает и видит все во всех мирах. От Тираша останется горстка пепла в тот жемиг, как только обидит невиновного.

Помня о близкой каре, что может настигнуть в любой момент,он с тревогой поглядывал на мать.

— Не слишком, мама? Или к тебе какое-то особоеотношение?

Лилит переспросила с удивлением:

— О чем ты?

— Ты делаешь все, — напомнил он, — наперекорТворцу. Что, в самом деле Он везде и во всем не прав? Я тебе охотно верю, чтоты неизмеримо лучше Адама и Евы… но разве творение может быть умнее своегосоздателя?