– Так я и знал, что дело нечисто. Мерзавец, как и все они. Но зачем?..

– Может, это вовсе не то, чем кажется, – пробормотала я, стараясь не смотреть на Прют. – Я не уверена, что это его почерк. Возможно, кто-то другой подсидел Прют, а Судья пытается в этом разобраться. Возможно…

– Ну-ка, ну-ка, – Сорока придвинулся ближе, так и сверля меня зелеными глазищами, – дай угадаю. Быть блюстителем оказалось здорово, да? Да и Судья – Прют мне говорила – отнесся к тебе хорошо, верно? И вот теперь…

– Не надо с ней так, – тихо сказала Прют. – Это ведь ты попросил ее сделать это для тебя. Она ни в чем не виновата.

Сорока со свистом выдохнул, откинулся на спинку стула, обмяк – до сих пор я не видела, чтобы он настолько быстро приходил в себя после вспышек ярости.

– Пожалуй, ты права. Извини.

– Правильно, передо мной можешь не извиняться. – Я сама удивилась горечи в своем голосе, и Сорока фыркнул.

– Я извиняюсь перед вами обеими. Так лучше?

– Я только говорю, что мы не знаем всего. – Мне хотелось забыть об этой его вспышке, сделать вид, что ничего не было. Было здорово иметь друзей – и ссориться с ними оказалось куда больнее, чем я думала. – Ты просил информацию. Вот она. Но я… Я больше не хочу ничего выведывать, выяснять. Если… для Птиц так будет лучше, я уйду из блюстителей. Но я больше не хочу их обманывать.

Сорока вздохнул – неожиданно растерянно.

– Да… Я недооценил твой характер, сестренка. Теперь и вправду – прости меня. Я давно привык не вестись на сладкие слова. И не подумал, что тебя каждый может подцепить на крючок.

– Это не так, – сказала я, и мой голос задрожал от обиды. – Может, это на твои сладкие слова мне не надо было вестись?

За нашим столом стало очень тихо, а потом Прют вдруг с силой пихнула нас обоих в бок. Я увернулась, а вот Сорока от неожиданности чуть не упал со стула.

– Прекратите это, быстро, – строго сказала она со знакомыми нотками в голосе – свойственными Мафальде. – Сорока, Лекки имеет право на мнение. И сомнение. Лекки, Сорока имеет право вести себя как придурок… А теперь давайте поговорим об этой истории с грантом. Если Судья и вправду лишил меня его – зачем ему это нужно?

Мы замолчали. Сорока подлил морса из кувшина мне в кружку, и я приняла ее – жест примирения, от которого болезненный узел в груди тут же ослаб.

– Тому, кто лишил гранта Прют, выгодно, чтобы его получила Лабеллия, – сказала я, и Сорока одобрительно кивнул:

– Верно. И я продолжаю думать, что тема Лабеллии этому кому-то куда интереснее, чем тема Прют.

– Никому нет дела до науки, – пробурчала Прют, но в ее глазах была тревога, и я словно услышала непроизнесенное «и до Крисса».

– Судья утверждал, что правитель настаивал на выборе Лабеллии… – Сорока говорил медленнее, но зелень его глаз разгоралась все ярче. – И я подумал, что он решил положить конец разговорам о происхождении наследника. Но если Судья лгал, значит, кто-то другой хочет выяснить правду. А это значит… – Сорока сощурился, как кот, нацелившийся на мышь, – это значит, что этот кто-то… – Он осекся и довольно, сыто улыбнулся.

– Ты хочешь сказать, что Судья… – Прют понизила голос. – Судья хочет…

– Да перестаньте вы. – Я не заботилась о том, чтобы понизить голос, и они дружно зашикали на меня. Пришлось заговорить тише. – Вы что, думаете, что Судья хочет сделать что-то… против правителя? Да он годами работал для того, чтобы…

– Вот-вот, – перебил меня Сорока, – знаешь, кто чаще всего занимается заговорами? Те, кто стоит ближе всего к трону. Свергать правителей, когда ты на галерке, очень неудобно.

– Ты не можешь делать такой вывод только потому, что…

– Я могу делать любые выводы.

Я запаниковала. То, что я рассказала, могло серьезно навредить Судье, – а я ведь понятия не имела, кто именно заказчик Сороки и чего добивается.

– Ты можешь навредить ему. А он заботится о пустых. Он – единственный, кто пытается сделать жизнь таких, как я, лучше, дать нам шанс!

– Надо же. – Сорока нарочито ахнул. – А я-то думал, что я, или Прют, или ее мать делают твою жизнь лучше.

– Это совсем другое…

– Само собой. Ведь никто из нас не может дать тебе новенькую форму или пригласить на ужин в роскошный особняк.

– Он делает гораздо больше! – Оказалось, это просто невыносимо, когда человек, с которым прежде было так легко и просто, вдруг не желает тебя слушать. – Он пытается менять систему к лучшему, менять…

– Кажется, ты готовишься подвести нас к идее о том, что поменять правителя на Судью – хорошая идея, – услужливо заметил Сорока. – Я не спорю. Но мое мнение ты знаешь. Бесполезно тасовать колоду, правила игры от этого не изменятся. Увы, ни твое, ни мое мнение ничего сейчас не изменят. Я не торгую выводами – только информацией. Так что их в любом случае оставлю при себе. Авось пригодятся. Серьезно, сестренка… – Поймав мой взгляд, Сорока смягчился и заговорил тише. – Ты думаешь, паршивая система станет лучше от того, что в нее придут другие люди? Я тебя прошу. Главная проблема любой системы в том, что рано или поздно она прорастает в людей и они сами перестают иметь значение.

– Кстати, о людях. – Прют потерла кончик носа. – Этот Лестер. Что с ним делать?

Сорока пожал плечами. Выглядел он беззаботно для человека, чье дело, как мне казалось, висело на волоске.

– Скорее всего, он что-то попросит за молчание. Судя по тому, что мы знаем о нем от Жаворонка, этот блюститель хочет считать себя честным человеком. У системы есть и преимущества. Ее винтики очень предсказуемы. Пусть Алисса узнает его цену. Если она не слишком высока – Птицы сумеют заплатить, и, думаю, проблемы не будет. Если слишком… Что ж, подумаем над другими средствами. – Тон, которым были сказаны эти последние слова, мне не понравился, но я промолчала. – В любом случае сейчас он не особенно опасен, и не надо убеждать в обратном. Он ничего не знает о Птицах, обо мне. Соври ему. Скажи, что зашла туда просто так, ради интереса, случайно заметила… Да что угодно. Я думаю, ты сумеешь понять, поверит он тебе или нет.

– Сомневаюсь, что поверит, – сказала Прют. – Раз он сразу не выдал Лекки, наверняка хочет что-то получить.

– Лестер – хороший человек, – пробормотала я. – Он…

Сорока закатил глаза.

– Мы ее теряем. Повторюсь: это моя вина.

– Не надо делить всех на два лагеря, – резковато одернула его Прют. – Я вот только пытаюсь получить грант и помочь брату. Меня тоже будешь втягивать в свои войны с блюстителями?

– Я не воюю против блюстителей. Они не нравятся мне точно так же, как остальные. – Сорока вздохнул. – Дамы, обстановка накаляется. Думаю, нам всем стоит поесть. От еды люди добреют, поэтому никогда не стоит вести мировоззренческих споров на голодный желудок.