– Это что, та самая пустышка, которая донимала тебя? Она? – Он стоял близко, и я заметила, что зрачки у него расширены, как в тот раз, когда мы столкнулись в Летучей гавани. Чем-чем, а умом Лу явно не блистал, раз решился прийти на ужин к Судье в таком состоянии.

Он наклонился ближе, и я почувствовала, как напряглись все мышцы – как у зверя, готового к обороне. Все это было как-то слишком. Лестер, который в любой момент может сказать Судье правду. Грант в тайнике. Лабеллия. И в довершении всего – Лу, который хотел ссоры…

– Нет. Не та. Оставь ее в покое, Лу. Идем. Все ждут.

– Что? – Мы с Лу сказали это одновременно.

– Ты же говорила, что это наверняка она, сестра, – прошипел Лу. – Она и мне как кость в горле. И если это правда…

– Не устраивай скандал, пожалуйста. – Щеки Лабеллии все еще алели, но она справилась с собой и говорила твердо. – Я просила тебя не… Тут господин Судья. Господин Доу. Хочешь, чтобы начался скандал и они рассказали обо всем отцу? Говорю тебе еще раз: это не она. Свою проблему с пустой я уже решила – сама. И тебе следовало бы вести себя повежливее… раз уж вы служите вместе.

Лу покраснел так, что я испугалась за его жизнь: кто знает, не может ли – чисто теоретически – человек лопнуть под таким напором собственной крови?

– Эй. – Лестер высунулся из-за двери, как кукушка из стенных часов. – Вы идете? Все уже за столом.

– Спасибо, – тихо сказала я ему, пока мы бок о бок шли к столу. – Но у меня все было под контролем…

– Само собой. – Взгляд Лестера под стеклами очков, как всегда, был непроницаем, но голос так и сочился иронией. – У тебя, я смотрю, весь день все под контролем. – И добавил чуть тише: – Завтра на Часовой площади. В полдень.

Я не успела испугаться – потому что мы сели рядом, а слева от меня оказалась очень прямая и красная Лабеллия, которая за весь ужин ни разу не посмотрела на меня и не проронила ни слова, и потекла застольная беседа, долгая, путаная и бессмысленная. Несколько раз Судья обращался ко мне с вопросами, и я послушно отвечала, чувствуя на себе взгляды его гостей – господин в черном даже наставил прямо на меня что-то вроде очков на длинной суставчатой ручке, как будто я была музейным экспонатом или занятным жучком под стеклом у коллекционера.

Все это теперь не имело никакого значения. Моя судьба была всецело в руках Лестера, хотя прямо сейчас он явно не планировал меня выдавать. Даже Лу, чьи желваки так и ходили под кожей, не слишком меня занимал.

Из-за моей неосторожности и я сама, и Сорока, и Прют оказались в опасности – во власти человека, о чьих намерениях можно было только догадываться. Я вспомнила мечты Лестера о высоком положении среди блюстителей.

Больше всего на свете мне хотелось удрать под первым попавшимся предлогом, но Лестер не сводил с меня взгляда, и я досидела до конца, тоскливо представляя себе холодный ужин, разложенный на парковой скамейке в компании Прют, – там я бы очутилась сейчас с куда большей охотой, чем здесь, в изысканном обществе и с самыми дорогими яствами на тарелке.

С приема я ушла сразу, как позволила вежливость, – даже несмотря на то, что мне ужасно не хотелось дожидаться завтрашнего дня, чтобы поговорить с Лестером. И несмотря на то, что Судья выглядел… нет, не раздраженным из-за того, что его «приобретение» не пожелало сверх необходимого развлекать гостей… Судья выглядел печальным и встревоженным – как будто мое состояние от него не укрылось и как будто оно было ему и в самом деле небезразлично.

– Что ж, если спешишь, конечно, беги, – сказал он, оторвавшись от разговора с господином Доу, который продолжал разглядывать меня через свои странные очки. – Заглядывай в любое время, Брина, – если тебе что-то понадобится… Или просто так.

Я чувствовала его взгляд на своих лопатках, и, хотя в нем не было угрозы, мне стало не по себе. Идя по городу, я вспоминала тайник, текст о гранте, момент, когда Судья застал нас с Лестером в кабинете. Я вдруг почувствовала, что мне было бы жаль его разочаровывать. Вопрос с грантом был пока открыт – но до сих пор Судья многое делал, чтобы помочь мне и другим пустым, и его слова не расходились с делом. Он проявлял ко мне интерес – не исследовательский, человеческий, – а я отплатила предательством.

Мне больше не хотелось шпионить для Сороки – совсем не хотелось, и я приняла твердое решение рассказать ему то, что знаю, и выйти из игры, даже если это будет стоить его дружбы.

«Заподозрил ли что-то Судья, заподозрил ли что-то Судья», – гадала я в такт быстрым шагам по брусчатке. Если да – он наверняка установит за мной слежку. У меня еще было время – и стоило воспользоваться им с умом. Перед тем, как продолжить путь, я зашла в городские купальни – идеальное место, чтобы переодеться, не привлекая внимания. Вошла в купальни пустая-блюститель в синих очках, а вышла невысокая девушка в темных, в плаще с капюшоном, надвинутым на лоб, и с объемистой сумкой через плечо.

В тот день мы с Прют и Сорокой договорились встретиться в таверне – впервые за долгое время втроем.

Возможно, в следующий раз мы увидимся еще не скоро. Несмотря на это, подходя к таверне, я почувствовала необъяснимое приятное волнение. Сколько бы ни было проблем у всех нас, я радовалась, что скоро их увижу.

Они сидели за дальним столиком, утопающим в полумраке, подальше от окон и посторонних глаз. Я заметила, что Сорока слегка касался руки Прют и что на ее щеках алел знакомый румянец. Завидев меня, Прют отдернула руку, и румянец вспыхнул еще ярче.

– А, Лекки, – сказала она не своим, неестественным голосом, – мы тебя не заметили.

– А я вот заметил, – заявил Сорока, ухмыляясь. – Ну что, Жаворонок, каково летается с блюстителями одной стаей? Какие новости принесла?

Он подвинул мне кружку и стул, и я присоединилась к ним, а потом, оглядевшись, осторожно стянула капюшон с головы.

– Всего так сразу и не расскажешь. – Я вымученно улыбнулась и кивнула Прют. – Как ваши дела? Как Крисс? Ты ведь была на почте.

– Откуда ты… – Прют осеклась. – Ну да, конечно.

– От тебя пахнет почтой.

– Само собой. Все время забываю, что от тебя ничего не утаишь. – Прют посерьезнела, и Сорока вслед за ней. – Ничего хорошего, если честно. Мама пишет, что он совсем перестал на нее реагировать. Ушел в себя… и очень плохо ест. Я все думаю про грант… Боюсь… Не знаю, удастся ли успеть найти решение, даже если получу его прямо сейчас.

Впервые я слышала в ее голосе столько тревоги за брата – молчать было нельзя, что бы это ни означало для меня в будущем.

– Да… Кстати, об этом.

И я рассказала им о тайнике, о том, что я в нем обнаружила, – и о Лестере, который знал, что я полезла не в свое дело.

Они оба слушали непривычно тихо, а когда я закончила, Прют побледнела. Вид у нее был такой, что мне стало жаль, что я рассказала о тайнике, а Сорока сжал кулаки.