— Уверена, что есть. И Цеп знает, как их отличить. Вы туда ходили?

— Нет, — я машу головой и вспоминаю, что даже Катон боялся туда идти. — Туда никто не хотел соваться. Жутко. Мало ли что… Вдруг там змеи или бешеные животные, или трясина.

— Вот на том поле, должно быть, и хлебные кусты растут, — с улыбкой говорит Китнисс. — Что-что, а на голодающего Цеп совсем не похож. Наоборот, отъелся.

Представляю себе Цепа таким, каким запомнил его в тренировочном зале, и прибавляю еще несколько килограммов веса. Жутковато.

— Или у него очень щедрые спонсоры, — продолжаю раздумывать я. — Я уж и не знаю, чем заслужить, чтобы Хеймитч нам хоть хлеба прислал…

Он, наверное, ждет, что мы сейчас ринемся в бой против Цепа и Катона и устроим масштабную бойню, и тогда, возможно, он пришлет нам пару носков или баночку супа. Жаль его разочаровывать, но у нас, к счастью, еще остались мозги. Пока есть такой замечательный шанс отсидеться, глупо его не использовать.

— Наверное, он сильно поиздержался, помогая мне усыпить тебя, — что я опять слышу? Она уже в который раз ищет ему оправдание!

— Кстати, — спокойно говорю я, переплетая наши пальцы. — Не вздумай устроить что-нибудь подобное еще раз.

— А то что будет?

— А то… а то… — в голову не лезет ни одной разумной угрозы. — Вот подожди только, придумаю.

— В чем проблема?

— В том, что мы оба живы. Поэтому тебе кажется, что ты поступила правильно.

— Я действительно поступила правильно, — нежным голоском отвечает она, но меня это только злит.

— Нет! Не делай так, Китнисс! — я крепко сжимаю ее руку и смотрю в глаза. — Не умирай ради меня. Я этого не хочу. Ясно?

Она отводит глаза и смотрит в пол.

— А может, я сделала это ради себя. Тебе не приходило в голову? Может, ты не один… кто беспокоится… кто боится, — она путается в собственных словах, и я абсолютно не понимаю о чем она.

— Боится чего, Китнисс?

— Хеймитч просил не касаться этой темы, — что за ерунда? Когда это она начала его слушать? И что еще за темы такие, о которых нельзя говорить со мной?

— Тогда мне придется догадываться самому, — притягиваю ее поближе к себе. Она смотрит мне в глаза и улыбается, я целую ее.

Впервые целую ее сам. Впервые при этом меня не знобит и не бросает в жар. Впервые я могу насладиться поцелуем на всю катушку.

Китнисс не сопротивляется и обвивает мою шею руками, а я в который раз удивляюсь, насколько у нее мягкие губы. Нежные руки прижимают меня все сильнее, запутываясь в волосах, а я крепко обхватываю ее за талию. Поцелуй обжигает, он не утоляет желание, а только распаляет его. Дыхание сбивается, контролировать себя становится все сложнее. Втягиваю носом воздух, наполненный сладким запахом любимой, и с огромным нежеланием прерываю поцелуй. Такого у меня никогда не было, это словно гореть и тонуть одновременно. Эх, если бы не чертовы камеры на каждом сантиметре арены…

— Кажется, у тебя опять кровь, — произношу я, пытаясь объяснить свои действия, и дотрагиваюсь до повязки Китнисс. Ее щеки румяные, а губы припухлые, и мне стоит невероятных усилий отстраниться еще дальше. — Иди ложись. И вообще уже пора спать.

Этой ночью мы решаем дежурить по очереди. Китнисс вызывается следить за входом первой, уверяя меня, что отлично выспалась. Соглашаюсь при условии, что она тоже залезет в спальный мешок. К моему огромному удивлению, она без лишних раздумий соглашается. В пещере жутко холодно и сыро. Мы сплетаем наши тела, чтобы хоть как-то согреться. Китнисс надевает очки ночного видения, а я пытаюсь заснуть. Стук капель успокаивает, и через пару минут уже погружаюсь в мир снов.

Не знаю, сколько проходит времени с момента, как я заснул, когда Китнисс будит меня. Выглядит она совсем уставшей, и я перенимаю у нее эстафету. Дождь не прекращается ни на одну секунду, я уже начинаю думать о том, что, если ручей выйдет из своих берегов, мы окажемся в этой пещере, как в ловушке. А что, распорядители могут и такое устроить. Помнится мне, как лет пять тому назад они разрушили дамбу, около которой собрались все профи. Никто из трибутов не умел толком плавать, кроме девушки из четвертого дистрикта. Если подумать, то ей просто повезло. Она не умела добывать себе еду, у нее не было оружия или даже места, где можно спрятаться, да и вдобавок к этому она немного тронулась мозгами, после того как парня с ее дистрикта убили у нее на глазах. Каково было удивление всех распорядителей, когда победительницей оказалась маленькая, слабенькая девчушка, на которую даже никто не делал ставки. Можно сказать, они сами не ожидали такого исхода. С тех пор таких глобальных бедствий не устраивали, но зато они каждый раз «балуют» трибутов какими-нибудь чудо-животными. Или, например, поливают их кислотным дождем, или отравляют всю воду в реках. В общем с фантазией у них все в порядке. Даже подумать страшно, что они придумали для нас.

Близится рассвет, и Китнисс просыпается. Мы оба хотим есть, но вместо этого выпиваем еще воды. Предлагаю ей пойти добыть еды, хотя сам понимаю, что глупо это делать. Мы прижимаемся друг к другу скорее из-за желания согреться, чем от нежных чувств. Пытаемся спать по очереди, но, когда просыпаемся, чувствуем себя еще хуже. День уже клонится к вечеру, и я понимаю, что долго мы так не протянем. Мне-то хорошо известно, что происходит с человеком, когда он долго ничего не ест, и я боюсь за Китнисс. Мне абсолютно не хочется наблюдать за ее мучениями. Но если Хеймитч не поможет нам, если он не насобирает денег и не пришлет хотя бы по булочке хлеба, плохих последствий не избежать.

Смотрю на Китнисс, она жмется ко мне, а свободной рукой рисует на полу что-то грязью. Наверное, пытается успокоиться. Целую ее в висок и прижимаю еще крепче к себе, а она в ответ поднимает на меня глаза и пытается улыбнуться. Получается настолько неправдоподобно, что ее лицо скорее становится испуганным. Она и сама это понимает, опускает глаза вниз и продолжает размазывать грязь.

Уже хочу предложить ей лечь спать, как она вдруг начинает со мной говорить.

— Слушай, Пит. На интервью ты сказал, что любил меня всегда. А когда началось это «всегда»? — она вводит меня в ступор этим вопросом, но я охотно поддерживаю разговор, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

— Э-э, дай