Но в этот раз дорога измотала ее — не помогли даже частые остановки, во время которых она переводила дух. Прибыв в Авиньон 10 сентября, Жанна Люксембургская почувствовала себя плохо и решила написать завещание. В качестве наследника больших частей ее сеньорий значился «любимый от всего сердца племянник сир Жан Люксембургский».

Утром 18 сентября графиня испустила дух.

Весть о ее смерти полетела сразу по двум направлениям — в Боревуар и под Компьен.

Над пленницей Боревуара собиралась гроза…

В десятых числах октября Жан Люксембургский и Пьер Кошон вновь отправились в дорогу. «Выезжайте немедленно, — едва узнав о смерти старой графини, сказал епископу Бове лорд Бедфорд. — И без Жанны не возвращайтесь!»

Но уезжая из-под Компьена, граф Люксембург даже не догадывался, что их затея с герцогом Бургундским по взятию города становится все более призрачной, что к осажденной твердыне уже идет войско Карла Валуа в четыре тысячи человек. Англо-бургундская партия при дворе Карла Седьмого в лице Ла Тремуя и Реньо де Шартра временно умолкла. Франция решила силой отстаивать свои позиции в этой войне.

Люксембурга больше не мучили сомнения — Карл Валуа отказался от Жанны. За два дня до отъезда к нему приехал Жан д’Олон, ее оруженосец, и сказал, что орлеанцы собрали часть денег и соберут остальное, только дайте им время. Но времени не оставалось. Все, что он мог, это дать «вольную» ее оруженосцу и братьям д’Арк.

Жизни второстепенных рыцарей и впрямь мало стоили! А если кого пусть и винят преданные слуги Жанны, так это их короля — отпетого мерзавца!

14 октября граф и епископ прибыли в Боревуар. Крепость встретила их молчанием. От Жанны до последнего скрывали смерть старой графини, жизнь которой была залогом относительной свободы пленницы.

Но все изменилось в одночасье.

И теперь Пьер Кошон чувствовал себя почти хозяином в этом замке. Люксембург и епископ Бове составили официальный договор о продаже пленницы. Сумма — десять тысяч золотых турнейских ливров. В тот самый миг, когда подписи были поставлены, из самой души Пьера Кошона, едва не хлопнувшего в ладоши, вырвалось: «Продано!» Конечно, это восклицание он произнес про себя.

Супруга Жана Люксембургского попыталась заступиться за Жанну.

— Неужели нельзя быть к пленнице снисходительным? — горячо вопросила графиня. — Ведь она — женщина!

— Когда Жанна решилась взять в руки меч, она стала мужчиной, — резонно ответил ее муж.

Юная герцогиня, падчерица графа, плакала. Графине стало ясно наверняка, что муж не отступится от своего решения.

— Завтра я сам обо всем расскажу Жанне. А теперь идите спать, и не вздумайте говорить с ней. Такова моя воля.

…Она открыла дверь на тихий стук и не успела опомниться, как в ее комнату, приставив палец к губам, вошла графиня. Ее глаза были красными, лицо заплаканным. Но она держала себя в руках.

— Что с вами? — оторопев, спросила Жанна. — Кто вас обидел?

Графиня молчала. У Жанны тяжело и быстро забилось сердце. Предчувствие чего-то жуткого мешало дышать…

— Скажите ради всего святого, графиня, что приключилось?

— Жанна, мы сделали все, что от нас зависело…

— Я… не понимаю вас…

— Они продают вас.

— Что?!

— Вы знаете, мой муж — вассал Филиппа Бургундского и во всем обязан подчиняться ему. Он так поступает против своей воли, не вините его, но дело уже решенное.

Брови Жанны нахмурились:

— Поступает против своей воли? Объясните же!

— Как военнопленная, вы принадлежите Филиппу Бургундскому. А герцог Бургундский продает вас англичанам. Мы умоляли графа не поступать так, но он отказал нам. Он бы потерял рыцарскую честь, стал клятвопреступником и смертельным врагом своему сюзерену. Он отказал нам, простите его…

Жанна не желала верить в услышанное.

— Меня продают англичанам?!

Она заметалась по своим покоям так, как мечется от стены к стене голубь, случайно залетевший в чью-то комнату.

— Жанна, милая Жанна, я не знаю, что сказать вам…

— Уходите, прошу вас, уходите! — Жанна бросилась на кровать. — Прошу вас! — точно заклинание, повторяла она.

Графиня ушла.

Через час в коридоре возникло копошение, бряцание оружия, голоса. Она поняла — к ее дверям приставили стражу. Все было кончено. Старая графиня умерла — так Господь отступился от нее, Девы Жанны. Не было больше сил, желания жить. «Ты должна знать — тебя ждут испытания! Тебя ждет плен, Жанна! Покорно прими все, что выпадет на твою долю, и не ропщи…» Холодный ветер врывался в ее душу, принося эти слова, и он же уносил их прочь. Сердце было пусто. От нее отказался «любимый король» — это и оказалось началом краха, смерти… Надо было только угадать! А она не смогла, не решилась…

…Жанна стояла на краю карниза — внизу была каменная площадка, и бледный свет луны неярко обливал ее лунным серебром. Окно нараспашку. Ночной осенний ветер наполнял ее всю — до краев. И от его легких порывов было легче. Где-то справа блестела каска стражника.

Каменные плиты внизу, под окошком, и лунный свет…

«Если я нужна Господу, — прошептала она, — он позволит мне убежать, если нет, то и жить мне незачем!»

Она вывалилась в пустоту, расправив руки, как крылья, до боли стиснув рот, хотя крик так и норовил вырваться из нее — оглушительный, страшный. Она падала молчком, не нарушив тишины, но оглушив саму себя пронзительным стоном, идущим из самого сердца…

А потом глухо ударилась о камни…

Ее нашли тотчас, перенесли в одну из комнат, куда сразу же сбежались все, кто был заинтересован в том, чтобы она жила. Жан Люксембургский думал о потерянных деньгах, возможно, жалея и саму пленницу. У епископа Бове хватало сердце от одной мысли, что он может привезти Бедфорду только труп девицы, которую народная молва с тех пор раз и навсегда назовет святой. Прибежала Жанна де Бетюм и ее дочь, хотя девушку и не хотели пускать…

И еще — врачи. Все врачи, которые были в замке.

— Это чудо! — оглядывая присутствующих, говорил первый лекарь Боревуара. — Она жива! Упасть с такой высоты! Дева цела-целехонька! Ни одного перелома! Святой Михаил! Это же чудо!

Пьер Кошон бормотал молитву, с пронзительной искренностью молились и две Жанны — де Бетюм и де Бар, даже суровый Жан Люксембургский думал о провидении Господнем…

И впрямь — случилось чудо. Упав с большой высоты на голые камни, Жанна отделалась ушибами и ссадинами, а во всем остальном осталась жива-здорова.

Потом ее лечили, ухаживали за ней, как за белой голубкой, поранившей крыло. В один из этих дней в Боревуар на имя Кошона было доставлено два письма. Первое — от Парижского университета, второе — от лорда Бедфорда.