Она склонила голову набок, пряди её волос упали на плечо.

– Умер.

Она прикрыла рукой свои суженные глаза – самое чистое проявление горя, какое я когда-либо видел. Она ещё раз обняла меня. Затем отпустила, указала на ботинки, висящие на ближайшей верёвке и замотала головой.

– Да, – согласился я. – Ему они больше не понадобятся. Никогда.

Она указала на свой рот и принялась жевать, что выглядело довольно ужасно. Затем она указала на коттедж.

– Если вы спрашиваете хочу ли я есть, спасибо, но я не могу. Мне нужно возвращаться. Может быть, в другой раз. Скоро. Я приведу Радар, если смогу. Перед смертью мистер Боудич сказал, что есть способ снова сделать её молодой. Знаю, звучит безумно, но для него это сработало. Это большие солнечные часы. Там. – Я указал в сторону города.

Суженные глаза женщины слегка расширились, а рот раскрылся почти в виде буквы «О». Она положила ладони на серые щёки, выглядя, как та кричащая женщина с известной картины. Она снова склонилась над землёй и стёрла то, что было написано. В этот раз она писала быстрее, и, вероятно, часто использовала это слово, так как оно было написано правильно.

«опасно»

– Я знаю. Я буду осторожен.

Она приложила свои слипшиеся пальцы к полустёртому рту в знаке «тсс».

– Да. Там нужно вести себя тихо. Он сказал мне. Мэм, как вас зовут? Вы можете сказать мне своё имя?

Она тут же замотала головой, указывая на рот.

– Вам тяжело говорить отчётливо.

Она кивнула и написала на земле.

«Дири». Она взглянула на это, помотала головой и всё стёрла, написав заново. «ДОРА».

Я хотел спросить, было ли «Дири» её прозвищем. По крайней мере, попытался, но не смог выдавить из себя слово «прозвище». Нет, я его не забыл – просто не смог произнести. Я сдался и спросил:

– Дири вас по-дружески называл мистер Боудич, так Дора?

Она кивнула и поднялась на ноги, отряхивая руки. Я тоже поднялся.

– Было очень приятно познакомиться с вами, Дора. – Я не достаточно хорошо знал её, чтобы называть Дири, но понял, почему так делал мистер Боудич. У неё было доброе сердце.

Она кивнула, похлопала меня по груди, затем похлопала по своей. Думаю, показывая, что мы были симпатичны друг другу. Друза. Полумесяц её рта снова обратился вверх, и она подпрыгнула в своих красных туфлях, как могла бы прыгать Радар до того, как её суставы поразил артрит.

– Да, я приведу её, если смогу. Если сможет она. И отведу её к солнечным часам, если смогу. – Хотя и не представлял, как это сделать.

Она указала на меня, затем мягко похлопала ладонями в воздухе по чему-то невидимому. Я не совсем понял, но вроде как это означало «будь осторожен».

– Буду. Спасибо за вашу доброту, Дора.

Я повернулся в сторону тропинки, но она схватила меня за рубашку и потянула к задней двери её маленького жилища.

– Я и правда не могу…

Она кивнула, мол, понимает, что я не могу остаться на обед, но продолжала тянуть. У задней двери она указала наверх. Что-то было вырезано на коньке, выше, чем Дора могла достать. Это были инициалы «АБ». Его настоящие инициалы.

Тут мне пришла мысль, возникшая из-за моей неспособности произнести слово «прозвище». Я указал на инициалы и сказал: «Это…» Опупенно – крутилось у меня в голове, глупейшее слэнговое словечко, какое вообще можно придумать, но подходящее для проверки.

Я не смог его произнести. Оно просто не слетало с языка.

Дора смотрела на меня.

– Замечательно, – сказал я. – Это замечательно.

10

Я взобрался на холм, нырнул в свисающие вьюны, и направился обратно по проходу. Ощущение слабости, потусторонности, пришло и ушло. Над головой шелестели летучие мыши, но я был слишком поглощён тем, что сейчас пережил, чтобы обращать на них внимание, и бездумно включил фонарик, посмотреть, сколько ещё идти. Разлетелись не все, лишь парочка, и я увидел их в луче света. И правда здоровые. Огромные. Я продолжил движение в темноте, вытянув одну руку, чтобы отбиваться, если они полетят навстречу, но они не стали. Если в коридоре и были большие тараканы, я их не слышал.

Я не смог произнести «прозвище». Не смог произнести «опупенно». Смогу ли я произнести «всезнайка» или «втащить» или «ёу, ты чё, вмазаный, бро?» Я в этом сомневался. У меня не было уверенности, откуда берётся эта неспособность. Мне казалось, что Дора понимала меня, потому что знала английский… но что, если она понимала меня, потому что я говорил на её языке? В котором такие слова, как «прозвище» и «опупенно» не существовали?

Когда брусчатка кончилась и началась земля, я понял, что можно включить фонарик, хотя направил его в пол. Мистер Боудич утверждал, что расстояние между тем местом, где заканчивалась брусчатка и начиналась земля, составляло четверть мили, и даже сказал, что измерил его. В этот раз я не сбился со счёта и как раз дошёл до пятой сотни, когда увидел ступени. Далеко над головой, в верхней части колодца, я увидел свет от лампочек на батарейках, которые он установил в сарае.

Я поднимался более уверенно, чем спускался, но всё равно крепко прижимался правым плечом к стене. Я выбрался без происшествий и уже возвращал вторую доску на место поверх колодца, когда что-то округлое и твёрдое упёрлось мне в затылок. Я застыл на месте.

– Вот так, стой спокойно и у нас не будет проблем. Я скажу, когда можно двигаться. – Было очень легко представить этот лёгкий певучий голос, произносящий: «Что ты мне дашь, если я заплету твою солому в золото?»

– Я не хочу стрелять в тебя, парень. И не буду, если получу то, за чем пришёл. – А потом он добавил, не как смех, а как слова в книге: – Ха-ха.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Кристофер Полли. Рассыпанное золото. Не очень хорошо. Подготовка.

1

– Что там внизу?

– Что?

– Ты меня слышал. Ты пробыл там долго, я уж подумал, что ты помер. Что там внизу?

Я подумал: «Он не должен этого знать. Никто не должен».

– Насосное