Вино оказалось тягучим, вяжущим, со слегка заметнымпривкусом – то ли ягодным, то ли травяным. Ничего особенного, по большомусчету. В том, чтобы пить чужое вино в чужой квартире, может, и есть кайф, нопри условии, что это должны быть совсем другое вино и совсем другая квартира.

А эта квартира не нравилась Ваське – и гостиничнойбезликостью, и отсутствием какой-либо тайны; даже Ямакаси со всей своейэкзотичностью не расшевелил ее. Напротив, это она как будто поглотиларазвеселую ярко окрашенную птицу, прибила к земле.

– Смотри-ка, что я нашел!.. – он стоял ураспахнутых створок платяного шкафа и рассматривал его внутренности: одинокийкостюм на перекладине, белая рубашка, светло-голубая рубашка, светло-бежеваярубашка. И дорожная сумка в углу. Мельком скользнув взглядом по одежде, Ямакасиприсел на корточки перед сумкой и бесцеремонно дернул молнию на ней. Васькавздохнула: а она-то еще переживала из-за инспекций его чахлого рюкзака,идиотка!…

– И как? Есть что-нибудь интересное?

– Погоди…

Он запустил обе руки в сумку – глубже, еще глубже, а потомстал просто выбрасывать вещи на пол: футболка, еще одна, несессер, прозрачныйпакет с носками, фляжка из белого металла, сувенирная матрешка с лицом ПетраПервого, сувенирная тарелка с разведенными пролетами Дворцового моста,туристическая карта города, вельветовые шорты песочного цвета, несколькобуклетов, узкий белый конверт.

– Как думаешь, кьярида, мне пошли бы такиешорты? – спросил Ямакаси.

– Безусловно. Хочешь примерить?

До сих пор Васька имела счастье видеть Ямакаси только в двухипостасях: в полотняном casual и абсолютно голым. Возможно, смена декорацийпойдет ему на пользу.

– Пока воздержусь… А костюм? Как думаешь, хорош бы я былв костюме?

– Просто неотразим.

– А сейчас я недостаточно неотразим?

– Никакая одежда не сделает тебя лучше, чем тыесть, – сказала Васька и, помолчав, добавила. – И хуже тоже.

Оставив идею с шортами и костюмом, Ямакаси вскрыл конверт:

– Санкт-Петербург – Дюссельдорф. Вылет через двенадцатьдней. Кажется, мы нарвались на гостя нашего города.

– Давай оставим его в покое, а?

– Хочешь уйти? – он больше не выбрасывал вещи изсумки: может быть, потому, что они закончились. А может, подругой, пока ещенеизвестной Ваське причине. Спина его напряглась, и, спустя мгновение, онобернулся, держа в руках совершенно одинаковые кожаные мешочки.

Да, их можно было назвать мешочками с затягивающимся нагорле кожаными же шнурками. Или кисетами, чей размер несколько превышалобычный. Ямакаси по очереди подбросил каждый из них и подмигнул Ваське.

– Какой?

Она наугад ткнула в левый, и мешочек тут же выпорхнул изруки Ямакаси: чтобы поймать его, Ваське пришлось изогнуться в прыжке. Операцияпо поимке кожаного кисета обошлась без травм и без отбитых ладоней, хотя оноказался тяжелым. И тяжесть его была настолько приятной, что Васька в первуюсекунду даже сдуру подумала о золотых слитках.

– Открывай, – скомандовал Ямакаси. – Но… Этоне совсем прилично…

– Разве ты не хочешь знать, что там внутри?

– Хочу, – честно призналась Васька. – Тогдаоткрывай.

Когда она, слегка подрагивающими от волнения пальцами,потянула за шнурок, то загадала: золотой слиток, там должен быть золотойслиток; Или колбаска из ткани, туго набитая монетами. В этом призрачном и покаеще полностью не проявленном золотом свете и комната заиграла совсемпо-другому. Как именно – этого Васька понять не успела. Края мешочкаотогнулись, кожа легонько затрещала, и на свет божий выполз утюг.

Маленький складной утюг для путешествующих из Дюссельдорфа вПитер и обратно.

Утюг, никакое не золото!

У-тюг!

Васька была так уязвлена оскорбительным явлением какого-тосраного утюга, что едва не расплакалась. А подлец Ямакаси принялся хохотать.

– По-моему, ты нашла клад, кьярида! – По-моему,тоже.

Васька с трудом подавила в себе желание запустить утюгом вголову зарвавшейся птице, но удержалась: Ямакаси не виноват, она сама выбралаего левую руку.

Что же тогда в правой?

– Думаю, не утюг, – сказал Ямакаси. – Дваутюга это слишком даже для человека, прилетевшего из Дюссельдорфа.

– А может, он прилетел совсем не из Дюссельдорфа.

– Тогда тем более слишком.

Ямакаси уселся на пол, сложил ноги по-турецки и поставилкисет перед собой. А потом подпер татуированной рукой татуированный подбородок.

– На что ставишь, кьярида?

– Ни на что… Я уже поставила. Ты видел сам…

– Да. Но кому-то из нас двоих должно повезти, ведь так?

– Не факт.

– А я думаю, это было бы справедливо.

Он медлил, и чем дольше медлил, тем глупее становиласьситуация. Он медлил и с каждой, минутой что-то неуловимо менялось в нем. Чтосделал бы пересмешник Ямакаси, которого она знала? Уже давно бы обнюхалнеожиданный рождественский подарок со всех сторон, уже давно распотрошил быкожу нетерпеливыми руками; несмотря на свой взрослый вид, он все равно остаетсяребенком. Большим хулиганистым, знающим толк в жестокости ребенком. Труднопредставить, куда завели бы их шалости, появись Ямакаси не сейчас, а тогда, вВаськином детстве. И что тогда было бы с Лехой и Бычком.

Ничего.

Они бы просто признали безоговорочное лидерство Ямакаси. Онибы приняли присягу на верность ему и, в подтверждение серьезности изначительности момента, сожрали бы полкило сырой земли и сожгли бы дохлуюкрысу.

– Ну что же ты? – подстегнула ВаськаЯмакаси. – Давай.

– Может, не стоит? – неожиданно спросил он.

– Почему?

– Мы можем оставить все как есть, положить вещи наместо и уйти. Еще не поздно.

Искать логику в словах и поступках Ямакаси бесполезно.

– Мы не можем оставить все как есть. Потому что все ужене так, как есть. Вино…

– При чем здесь вино?

– Мы выпили хозяйское вино, – в подтверждениесвоих слов Васька постучала ногтем по пластиковому стаканчику.

– Ты права, – после недолгого раздумья согласилсяЯмакаси. – Только не говори потом, что я тебя не предупреждал.

Даже не подняв распухший кожаный кисет с пола, он потянул зашнурок: так же, как это сделала Васька пять минут назад. И вынул из негопистолет. От неожиданности Ямакаси присвистнул, а Васька судорожно втянула всебя воздух.

В пистолете не было никакой умиротворенности, никакойсентиментальности, он оттягивал руку Ямакаси и, судя по всему, готов былуправлять ею.