Крис идет рядом и тихо комментирует очевидное:

— Вокруг люди. Все видят, что ты не в себе.

— Ах, что за невероятная наблюдательность!

Направляюсь к лифту и чувствую, что качаюсь. Да, я действительно отвратительно пьяна и от этого бешусь еще больше. Получается, что доверилась Крису, понадеялась, что он обо мне позаботится. А я не нуждаюсь в заботе. Не хочу, чтобы обо мне заботились.

Заходим в лифт. Он прислоняется к дальней стене и не отрываясь наблюдает за мной. Я тоже не отвожу глаз. Взгляд его скользит по фигуре, бесстыдно ласкает, а я мечтаю о прикосновении и ненавижу себя за это. Ненавижу свою рабскую зависимость.

Он молчит. Я тоже не произношу ни слова. Воздух раскаляется от чувственного напряжения, но я упорно продолжаю злиться. «С испытанием ты не справишься». С какой стати мужчины присвоили себе право решать, с чем я справлюсь, а с чем не справлюсь?

Дверь открывается. Выхожу в коридор и снова едва не теряю равновесие. Крис обнимает за талию; прикосновение обдает горячей волной.

— Не смей, — шиплю я угрожающе. — Не помогай и вообще не прикасайся ко мне!

Рука падает. Иду по бесконечно длинному коридору, но все-таки добираюсь до двери. Крис прикладывает карточку к электронному замку.

Вхожу в комнату, и накопившаяся ярость тут же вырывается, как пробка из бутылки шампанского. Сбрасываю ненавистные шпильки и швыряю на пол сумку — оказывается, все это время она висела на плече. Поворачиваюсь к Крису прежде, чем он успевает закрыть за собой дверь, и набрасываюсь с упреками:

— Ты сводишь меня с ума! Никакого штакетника, никаких разговоров по душам, и все же расспрашиваешь о самом личном, а потом везешь к крестным родителям, хотя знаешь, что они обязательно расскажут о твоем прошлом. Когда ты ворвался в мою жизнь, я не предполагала ничего подобного. Думала, славно оттрахаешь и укатишь в свой Париж. Подобный сценарий вполне меня устраивал. Что ни говори, а в одиночестве прошло целых пять лет, и я нуждалась в простой физической близости, а не в этом… безумии, которое ты творишь.

Не успеваю и глазом моргнуть, как оказываюсь в свинцовых тисках. Одна рука вцепляется в волосы, другая ласкает грудь.

— Ах, значит, всего лишь хочешь перепихнуться и забыть? Я тебе для этого нужен, Сара?

— Да, — шепчу в ответ и понимаю, что этого уже недостаточно; по крайней мере с Крисом. — Хочу… — Тошнота подступает внезапно. Прижимаю ладонь к его груди. — О Господи! — С силой отталкиваю, и он меня отпускает. Пытаюсь найти ванную и не знаю, в какую сторону бежать. Крис куда-то ведет. Смутно осознаю, что открывается дверь, включается свет, но единственное, что вижу, — это унитаз.

Немедленно падаю на колени и подчиняюсь унизительному приказу природы. То, что происходит дальше, отвратительно. Крис приближается, но я беспомощно машу рукой.

— Уйди, — выдавливаю из себя, задыхаясь. — Не хочу, чтобы ты видел меня такой.

— Забудь. — Крис опускается на колени рядом. — Я довел тебя до этого состояния и теперь должен помочь. — Он протягивает полотенце. Хватаю и чувствую, что больше не смогу произнести ни слова. Мучительные судороги продолжаются целую вечность, а Крис придерживает мои волосы и гладит по спине — до тех пор, пока не слабею окончательно и не падаю на какую-то блестящую белую поверхность. Кажется, это край ванны.

Крис приподнимает и прижимает к груди.

— Надо снять с тебя платье. Жаль, погибло безвозвратно. — Он тянет платье вверх, а у меня едва хватает сил приподнять руки.

Теперь лежу на полу голой. Крис засовывает одну руку мне под коленки, другую под спину и поднимает. Ничего не остается, как отдаться на его милость и положиться на его заботу, но унизительная ирония ситуации невыносима.

Крис откидывает одеяло, укладывает меня в постель, старательно укрывает и опускается на колени возле кровати.

— Сейчас принесу воды.

Хватаю его за руку.

— Крис… то, что я позволила себе выпить лишнего после твоего рассказа…

— Ты не сделала ничего плохого. Это я во всем виноват.

— Нет, — возражаю из последних сил, потому что не столько понимаю, сколько чувствую: брать вину на себя ему противопоказано. — Крис… — Не знаю, что еще сказать. Я слишком слаба и слишком больна. — Я… мы…

— Отдохни, Сара. Если буду нужен, позови: я рядом.

Вопрос в том, будет ли он рядом завтра? И должна ли я хотеть, чтобы он оставался рядом? Впрочем, какая разница, что я должна и чего не должна? Просто хочу быть вместе с Крисом. Остальное значения не имеет.

Щурюсь от яркого утреннего света и с трудом сглатываю. Ощущения возникают постепенно: сначала настигает болезненный стук в голове, потом появляются ужасный вкус и сухость во рту и, наконец, материализуется теплая тяжесть на плече. Лежу голая под одеялом, а Крис спит рядом и крепко меня обнимает.

Некоторое время пытаюсь осознать сложные переплетения наших отношений, вспоминаю вчерашнюю бурную ссору. В объятиях Криса неистовая ярость бесследно растворяется. «Потому что Майк и Кэти не знают, что вино было для отца изысканным наркотиком». Мой бедный израненный художник! Сколько же ему пришлось пережить! Майк подарил ему карточку из лучших побуждений, но по простоте душевной невольно разбередил неизбывную боль. Я оказалась участницей второго акта драмы и — спасибо изысканному калифорнийскому вину — исполнила свою роль как нельзя хуже.

С мучительным чувством раскаяния вспоминаю, как обнимала унитаз и выворачивалась наизнанку на глазах у Криса, страдая от благородного напитка, так жестоко погубившего его отца. И все же он старательно за мной ухаживал и вел себя как настоящий герой.

— Проснулась? — Теплый, хриплый спросонья голос волнует; в очередной раз удивляюсь собственной реакции на любое действие этого человека.

— Да. Теперь лежу и переживаю.

Крис утыкается носом в шею.

— Тебе не о чем переживать.

— Еще как есть.

Он пытается меня перевернуть; сажусь в постели и натягиваю одеяло до подбородка.

— Лучше не прикасайся: до тех пор, пока не приму душ и не почищу зубы, радиоактивна и крайне опасна.

Только сейчас замечаю, что на нем все еще вчерашняя одежда, на подбородке успела вырасти светлая щетина, а волосы растрепаны. Облик диковатый и невероятно привлекательный.

— Ты почему спишь одетым?

— Потому что ты раздета. Не хотелось пренебрегать твоим нездоровьем.

— О! — Неужели он действительно мог захотеть меня после всего, что увидел? Конечно, нет.

— О! — повторяет он и насмешливо улыбается.

Облизываю пересохшие губы, и даже на это мизерное движение голова отвечает зверской болью. Прижимаю пальцы к виску и не могу сдержать стон.