Садина пыталась не слышать этого шума и споров, но имя Джеки заставило ее вспомнить Айзека, потом – маму, а потом – старину Фрайпана. Сердце ее щемило.

Доминика было не сломить.

– Рыбу я жарю внизу, – говорил он, отбиваясь от несправедливых нападок. – Какой смысл чистить ее на верхней палубе? Чтобы таскать туда-сюда? Кроме того, там жуткий ветер.

– Бедняжка Дом боится замерзнуть! – подколола его Миоко.

Садина открыла глаза. Перед ней стоял Доминик с большой рыбной головой в руке.

– Когда мы собирались в это путешествие, нужно было взять побольше теплых вещей. Я же не знал, что здесь можно отморозить задницу.

Он поднял рыбью голову и водрузил ее себе на темя, пастью вниз.

– Ужас какой! – воскликнула Миоко. – Прекрати!

– Еще чего! – возмутился Доминик. – Я – Рыбий Бог.

– Никакой ты не Бог!

И Миоко ударом ладони сбросила рыбью голову на пол.

Триш рассмеялась и посмотрела на Садину, но та, все еще думая о матери, была не расположена к смеху. Весь день ее мучило предчувствие чего-то плохого. Она убеждала себя, что ее мать, как и сопровождавшие ее друзья, благополучно добрались до Виллы, но неведение относительно того, что там произошло или могло произойти, разрывало ей сердце. И с каждой минутой ей становилось все хуже.

Подошла Триш.

– У тебя такой вид, – сказала она, – будто тебя мутит. Так?

– Нет. Качка меня не беспокоит. Просто нехорошо.

Садину действительно от качки не мутило.

– Думаю, мне нужно выйти на палубу и проветриться, – сказала она.

– А я буду изо всех сил уважать твое личное пространство, – улыбнулась Триш и послала Садине воздушный поцелуй. Она отлично поняла, что Садина сказала ей во время последнего разговора, и та была искренне благодарна подруге. Похоже, чем дальше корабль уходил от места, где Садина рассталась с матерью, тем хуже она себя чувствовала и тем больше ей требовалось пространства.

Садина поднялась на верхнюю палубу. После полумрака каюты яркий свет заходящего солнца почти ослепил ее. И Доминик был прав – наверху было холодно. Держась за леер, она подошла к стоящим на палубе Рокси и Оранж.

– Привет! – окликнула ее Оранж, чья кожа в свете заката казалась еще более бронзовой. – Что с тобой? Нехорошо?

– Да нет… Я не знаю. Чувствую, что с мамой может случиться что-то плохое.

Она произнесла это и лишь потом подумала, что у Рокси и Оранж тоже могли быть когда-то родители, с которыми, вероятно, тоже было не все в порядке.

– Простите, просто вырвалось, – поправилась она.

– Да все нормально! – отозвалась Оранж. – Мы привыкли считать, что наши матери давно погибли в Ямах. А я выжила, и это хорошо. Могло быть и похуже.

Временами Минхо и Оранж говорили ужасные вещи; сейчас был как раз такой момент.

– Никак не отделаюсь от этого чувства, – сказала Садина.

Проходящий мимо Минхо, который нес бухту каната, проговорил:

– Почему же ты тогда не осталась? Была бы сейчас с матерью.

Минхо то и дело заставал Садину врасплох. В своих вопросах и суждениях он был так прямолинеен, что возникало ощущение, будто он ее судит. Удар был тем более силен, что она вообще не рассматривала такой вариант. Она настолько прониклась необходимостью отправиться на Аляску, что отказ от поездки даже не всплывал в качестве альтернативы. Но Минхо был прав – эта альтернатива была. Ведь Айзек же, не задумываясь, выбрал то, что выбрал. И она, Садина, тоже могла остаться с матерью.

– Я не знаю… Я думала об Исцелении. Считала, что если мы доберемся до Божества и поможем, то…

– Но если Исцеление живет в твоей крови, тем более тебе следовало остаться с матерью, – продолжил Минхо, и слезы навернулись на глаза Садины.

– Но ведь она не пострадала от последствий Вспышки!

Садина посмотрела поочередно на Минхо, Рокси и Оранж. Неужели они знают нечто, чего не знает она? Рокси глубоко вздохнула и пожала плечами. Что означает этот жест?

– Рокси?

Садина пыталась хоть что-то понять, вчитываясь в язык ее тела.

– Все будет хорошо, моя милая. Ты поступила правильно, как считала нужным. Тут просто… Клеттер в своем журнале кое-что написала, и Минхо тут задумался…

Она нежно обняла Садину за плечи.

– Задумался о чем?

Садина внимательно вглядывалась в лица стоящих рядом друзей.

Оранж молчала.

Минхо смотрел на Рокси.

Садина освободилась от объятий.

– Что там было? Что написала Клеттер?

Рокси вздохнула и всплеснула руками.

– Я толком и не знала, – сказала она. – Мне там понятно всего несколько слов, но я уяснила, что она много писала об инфекции и смерти, и…

Она посмотрела на Минхо, и тот кивнул.

– И еще, – продолжила Рокси, – на двух-трех страницах она написала про твою мать.

– Что написала? – спросила Садина и почувствовала, как сильно волны качнули корабль. – Что там было?

Минхо протянул ей корабельный журнал.

– Мы не смогли ничего понять, – ответил он, – но на этих страницах имя Señora Cowan несколько раз написано рядом со словом infección.

Садина принялась вглядываться в неровные строки, написанные Клеттер, задерживаясь там, где стояло имя ее матери, и пытаясь понять окружающие его каракули. Но как она ни старалась, смысл записей Клеттер ей так и не открылся. То неясное, но тяжелое чувство, которое владело ей целый день, приняло форму более определенную. Это было сожаление. Ей следовало остаться с матерью. Садина передала книжку Минхо, и слезы покатились из ее глаз. Рокси вновь обняла ее. Жаль, что Триш не здесь. Черт с ним, с личным пространством! Какая она была идиотка, когда болтала невесть что. Вся жизнь – насмарку!