Я выехала перед рассветом. Решила при необходимости спать в машине и приводить себя в порядок на площадках для отдыха, расположенных вдоль шоссе. В компанию пригласила лишь коробку Эмми – пусть путешествует в багажнике.

Мобильный выключила.

Скорее всего, Эмми – или Мелисса, или кто там она – поступала точно так же. Без водительского удостоверения, без кредитных карт, без имени. Очередное бегство. «В общем, пора снова в путь», – сказала Эмми в тот вечер, когда мы встретились после долгой разлуки. Однако бегству предшествовал визит ко мне.

Наверное, Эмми вернулась за тем, что я везла сейчас в багажнике. За коробкой. Что-то из ее содержимого понадобилось ей через восемь лет. Хотя в конечном итоге она это «что-то» бросила.

Я приехала после обеда – уже начинался час пик. Я ненавидела водить в городе. Ненавидела раньше и сейчас тоже. Сейчас даже еще сильнее: улицы были настолько загружены, что люди двигались быстрее автомобилей. Поэтому я припарковала машину возле парка Фенуэй, заплатила за стоянку наличными и отправилась к ближайшей остановке.

Осенний воздух бодрил, обманчиво чистое небо сияло голубизной. Было холодно, но зима еще не наступила, и люди ходили по улицам в элегантных пальто, без перчаток, шапок и шарфов. Я шагнула в толпу и вдруг захотела зимы.

В Бостоне приезжих не предупреждают о том, какая здесь зима на самом деле. На открытках все заснеженное и красивое, улицы полны людей; облачка морозного пара, пальто на меху и непромокаемые сапоги добавляют картине очарования. Романтика… Никто не скажет вам, что бостонская зима – сплошное мучение. Долгое ожидание автобуса, походы на остановку, упорный сухой кашель, распространяющийся по офису. В туалетах и приемных – каша из снега и воды на полу. Люди медленно оттаивают в кабинетах. Потрескавшиеся губы, красные носы, сухая кожа рук, кусачие свитера. Хочется одного – не выходить из дома. Греться, греться…

И серость. С конца осени небо темнеет и остается таким на долгие недели, готовое в любую минуту разразиться снегом или дождем. Холод клубится туманом, висит над самой землей точно марево. Люди кутаются в горы одежды, белые облачка вылетают изо рта, прохожие расталкивают друг друга.

И никто тебя не замечает. Можно быть кем угодно – под пуховиком и шарфом, закрывающим рот, под шапкой, натянутой до бровей. Волк в овечьей шкуре. Овца – в волчьей. Поэтому, даже если улица запружена народом, найти свидетеля не легче, а наоборот, труднее. Им может быть любой. Любой, кто встал на цыпочки и заглянул в окно.

– Дайте, пожалуйста, описание, – просит полиция.

Куртка. Капюшон. Комплекция, рост? Кто его знает…

Я жаждала анонимности, не могла отделаться от чувства, будто мне нельзя здесь находиться, будто сам город изгнал меня – и он не потерпит моего присутствия. Вдруг сейчас я встречу Ноя, а вон тот коп на углу окажется Кэссиди или любым знакомым, с которым я работала на месте преступления? Они увидят меня, окликнут, кого-нибудь вызовут – вдруг на меня объявлена охота?..

Я приехала в наш бывший квартал и замерла у входа в полуподвальную квартиру, где мы жили восемь лет назад. Она выглядела совсем запущенной и обветшалой – хуже, чем раньше.

В кармане у меня лежал ключ из коробки Эмми, ключ на плетеном зелено-фиолетовом колечке. Из квартиры не доносилось ни звука. Я начала спускаться: чем ниже – тем эже пролет между стенами. Вставила ключ в замочную скважину на обшарпанной черной двери. Он вошел наполовину и застрял, пришлось с силой дернуть, чтобы его высвободить.

Замок могли сменить. Впрочем, судя по виду, этот ключ открывал совсем не такие замки. Я отошла на тротуар, откуда-то из-под земли поднимались клубы дыма. Попробовала представить девушку, которая топала вниз по этим ступеням; девушку, чей приход я всегда слышала.

Магазина спиртных напитков по соседству уже не было. Теперь там продавали сэндвичи. Никто здесь ее не вспомнит – девушку, которая просто не могла остаться незамеченной.

Я последовала за подсказками из коробки. Все, что положила туда Эмми, было для нее ценно и заслуживало хранения. Зеленая зажигалка с наклейкой «Обожаю пляж» – таких полно в любой сувенирной лавке на Восточном побережье. Зато пепельница, магнит – эти ворованные вещицы имели индивидуальность, и я позволила им указывать дорогу. Я заходила в затемненные бары, пропитанные терпким запахом. Рассматривала яркие новые витрины, пришедшие на смену прежним забегаловкам. Я отправилась в Саут-Энд, по адресу на магните, на прежнее место работы Эмми. Бар, куда я ни разу не заглядывала.

Он был темным и до сих пор носил имя с магнита. Наряд официантки составляли джинсы и синяя футболка с названием паба.

– Можно поговорить с управляющим? – спросила я.

– Малкольм! – крикнула официантка, не оборачиваясь.

Мужчина, протиравший барную стойку, подошел ко мне, сунул тряпку в задний карман темных джинсов.

– Слушаю.

– Помогите, пожалуйста. Я разыскиваю девушку, которая работала здесь восемь лет назад.

Мужчине было лет тридцать с небольшим. Он сделал круглые глаза:

– Вряд ли от меня будет толк. Я тут года четыре.

– Мне нужно только имя. Имена барменов того периода.

– Из полиции? – поинтересовался он, хотя сразу понял, что я не коп. – Не похоже. Даже если из полиции, нужно поднимать старые списки.

Посетитель у барной стойки попросил включить другой телевизионный канал, и Малкольм отошел.

– Не хочет помочь? – поинтересовалась официантка. – У него комплекс превосходства – мол, раз у меня диплом колледжа, то я лучше вас. – Она говорила, не глядя на меня. – Все равно в те времена половине девочек платили неофициально. Как ее звали, милая?

– Эмми Грей, – ответила я. – Эмми, под любой фамилией.

Официантка подумала, покачала головой.

– Я здесь десять лет работаю, но такого имени не слышала. Напомните, когда это было?

– Летом восемь лет назад. Моего роста, темноволосая. Возраст – двадцать с хвостиком.

– Мы тут почти все под описание подходим, – усмехнулась девушка.

– Амелия Кент? – попробовала я, и она вновь покачала головой. – Амми?

– Простите, вроде нет. Вы точно знаете, кого ищете? – Официантка уперлась ладонью в бедро, глянула на меня с подозрением.

Ничего удивительного, я ведь даже имени толком назвать не могла.

Я в сотый раз представила девушку, которая хочет исчезнуть из виду. На какое-то время она становится Амелией Кент. Потом отбрасывает ее в сторону, превращается в кого-то другого.

Я тихо произнесла:

– Лия Стивенс?

Глаза официантки вспыхнули.

– Лия. Что-то знакомое. Точно, Лия. Только на одно лето, да?

Я чувствовала, как расширяются у меня глаза, каменеет лицо.