Ермея Ветки не составило большого труда догадаться, где они находятся. То была страшная подземная тюрьма, устроенная благочестивыми отцами-иезуитами для мятежной индейской паствы. Спустя совсем короткое время наши герои стояли перед неприметной кованой дверцей, являющейся конечной целью их полного приключений путешествия.

— Фата виам инвэниэнт...(От судьбы не уйдешь) — начал было поляк, как что-то глухо стукнуло над самым его плечом, сильно поцарапав лицо осколками отбитой породы. Лешек машинально отстранился. Ермей Ветка поднял с земли тяжелую стрелу с изумрудным наконечником.

— Духи то или не духи,— заметил одноглазый, обтирая со щеки кровь,— но, похоже, убираться нам отсюда самое время...

Вечерело. Вышедшие из ущелья усталые путники в сопровождении безмерно счастливой от сознания благополучного возвращения своих товарищей Чик-о сразу же приметили разложенный поджидавшими их индейцами костер. Взошла луна. Небо окрасилось светом далеких, бесстрастных звезд. Ермей Ветка оглянулся назад и, подтолкнув Лешека, указал на дальние горы:

— Виждь!..

Где-то высоко-высоко, едва не под самыми облаками, плутая в диких, фантастических нагромождениях скал, светился не мигая далекий призрачный огонек.

— Может, и духи...— пожал плечами поляк, осторожно дотрагиваясь ладонью до своего пораненного лица.

Когда Ермей Ветка и Лешек Мавр возвратились в Росс, их встретило неожиданное известие: из крепости исчез послушник Римма.

— Обратно ж, посмотреть, дьявольщина какая,— сетовал Никострат.— Сидел вот туточки,— он показал на угловой табурет,— да его преподобию — долгой такой монах провиянту менять привез — сигара, вишь, понадобилась. Ну новоначальный потек... и как в воду канувши...

XII

Обыкновенное убийство. Иезуиты. Ермей и Ана-Тереса. Спасительный смерч. Дорога до Форта Росс.

Кругом было тихо, как в могиле, подле которой в траурной кружевной мантилье и с четками в руках сидела Ана-Тереса дель Рока-Верде. Глаза ее были сухи, в них не осталось больше слез. Она сама себе казалась заживо погребенной. Вопреки воле в памяти молодой испанки поочередно воскресали события двух самых страшных дней ее жизни. Несмотря на разделяющие их семь лет, они словно сливались воедино.

Злополучный день, с которого все и началось... Ее постоянный духовник аббат монастыря Святого Франциска и президент ордена францисканцев в Испанской Калифорнии падре Бартоломе был тогда в отъезде. На исповеди у сурового падре Мариано де Эрреры она призналась, что ждет ребенка от тайной связи с православным. Монах не счел нужным сдерживать свой гнев: изрыгая ужасные проклятия в адрес несчастной донны, предрек он попутно и страшную участь еще не раскрывшемуся плоду. С той поры страхи и волнения стали постоянными спутниками Аны-Тересы. А через семь лет ее тревогам суждено было обрести уже вполне реальные очертания в виде этого небольшого, еще не успевшего осесть холмика.

Теперь уже ничего не может быть страшней того дня, когда стояла она у гроба своей всегда здоровой и веселой мучачиты. Ссохшиеся уста несчастной матери едва слышно повторяли слова: «О, Царь бесконечного величия! Ты, спасающий избранных милосердием Своим, спаси и ее! В прахе лежит она перед Тобою, с сердцем сокрушенным молю Тебя, Господи, сжалься над нею. Мольбы мои недостойны, но Ты по благости Своей избавишь ее от огня вечного...» Стоящие по углам гроба свечи, обнажая фитиль, проливали восковые слезы и застывали в причудливом узоре на холодных подставках старинного литого серебра. Падре Мариано и здесь оставался холоден и суров — ни слова утешения... ни слова о том, что ожидает ее дочь по ту сторону бытия. «О, Царь бесконечного величия!..» Она молила Господа об усопшей малютке, но ни единого слова покаяния не сорвалось с ее бескровных уст. Напротив, она молила Всевышнего и о нем: «Господь, исправляющий человеческие заблуждения, собирающий рассеянных и охраняющий собранных, излей на христианский народ благодать единения...»

Воспоминания Аны-Тересы были прерваны троекратным ударом колокола монастырской церкви. «А может, прав был падре Мариано, и Господь покарал ее за блуд, совершенный с еретиком, иноверцем...» Нет! Она вдруг явственно представила себе церковь изнутри, когда шла заупокойная служба по ее маленькой мучачите, отправляемая падре Бартоломе. Почему-то более всего поразил ее тогда голубоватый, прозрачный свет, лившийся через витражи окна со стороны Великого океана; да и сам храм представлялся в виде большого парусного корабля, на котором они хотели поплыть в далекое чудесное плавание с доном Деметрио... Юная испанка вновь погрузилась в воспоминания — на этот раз еще более далекие...

Очнулась она лишь после того, как совершенно явственно услышала печальные голоса, тихо читавшие заупокойную молитву: «Из глубин я воззвал к Тебе...» По узкой тропке среди надгробий и крестов старого испанского кладбища близ миссии Санта-Роса пробиралась процессия монахов-францисканцев и иезуитов. В скорбном молчании провожали они тело одного из своих собратьев к месту вечного упокоения. Чей-то голос речитативно выводил нению — отходную погребальную песнь отлетевшей душе. На сей раз то была душа последнего иезуита Калифорнии, как называли Хесуса недальновидные францисканские монахи... Странные это были похороны — впервые явные и тайные члены Общества Иисуса открыто явились в Калифорнии. Многие из титулованных и именитых особ крупнейших европейских дворов почли бы за честь принять участие в этих столь скромных похоронах. Процессия поравнялась с Аной-Тересой. Скорбная донна преклонила колени. Никто не обратил на нее ни малейшего внимания: черная мантия скрывала лицо и волосы прелестной испанки, а тень от каплички — и вовсе всю ее скорбную фигуру. Сказывали, что в стародавние времена собирались подле каплички той на свои сакральные бдения похороненные в округе святые праведники, мученики и подвижники господни...

После того как похороны окончились, до слуха Аны-Тересы доносились поначалу лишь ничего не значащие обрывки фраз и отдельные слова возвращавшихся монахов: «буэнас тардес...», «кон пермисо...», «сервус...» (Добрый день... с вашего дозволения... слуга покорный...) Две мрачные фигуры, поотстав от остальных, задержались в двух шагах от скорбной донны. То, что услышала она тогда, едва не помутило ее разум.

— Что было делать, Экселенц... Экситус акта пробат (Цель оправдывает средства).

— Не слишком ли жестокие средства?

— Увы, нам не приходится их выбирать. Как говорится, экс нихилё нихиль фит (Из ничего ничего не получается).

— Так вы говорите, мать сама подвела дитя под ваше благословение?

— Сама, Экселенц. В этом нельзя не узреть Перста Господня!..

— И ваши четки, которые коснулись губ младенца, были отравлены?

— Только одно зерно, только одно зерно, Экселенц... на третьей ступени.

— А как отнесся к случившемуся ее муж, отец ребенка, этот ваш колонист... как его...

— Алларт Беркс, Экселенц. Он не отец ребенку. О!.. Он весьма доволен. По