— Не могу поверить, что мы вообще разговариваем об этом! — воскликнул Дигби, меряя шагами пол перед моим столом. — Совершенно очевидно, что Сен виновен!

— Мы не можем доказать его вину, игнорируя разумные сомнения.

— Нам и не нужно ничего доказывать и не нужно выискивать разумные сомнения! Зачем, по-твоему, нужен Закон Роулетта? Чтобы мы могли ловить террористов типа Сена и не волноваться, что они сорвутся с крючка из-за каких-то формальностей. А кроме того, он объявлен в розыск! Он в ответе за целую кучу других преступлений, от подстрекательства к мятежу до убийства. Для тебя это что, пустой звук?

— Нет, конечно, — ответил я. — Но это все-таки не формальность. У нас нет ни одного веского доказательства, что Сен каким-то образом связан с убийством Маколи. А что, если мы ошиблись и убийцы до сих пор на свободе? В таком случае над нами еще висит угроза террористической кампании.

Дигби не собирался сдаваться:

— Послушай, если на поезд действительно нападали террористы — а это лишь предположение, — то, как ты сам справедливо заметил, денег они не нашли. А так как за последние несколько дней никто больше на почтовые поезда не нападал, можно сделать вывод, что или прошлое нападение было делом рук шайки Сена, которую мы перебили, или это просто декойты совершили неудачную попытку ограбления.

Дигби помолчал, провел рукой по волосам.

— Когда ты наконец поймешь, что ты не в Англии? Сен — это тебе не какой-нибудь болтун-политик, который разглагольствует под дождем в «Уголке ораторов»[52] по воскресеньям. Он — один из тех, кто пытается свергнуть законную власть в Индии! Для них это борьба не на жизнь, а на смерть. Если по дороге придется убить чиновника или взорвать больницу, так тому и быть. Они ни перед чем не остановятся для достижения цели.

— Все, чего я прошу, — сказал я, — чтобы мы продолжали расследование, пока не найдем улики, которые позволят нам убедительно доказать его вину. Для этого мне нужна твоя помощь.

Казалось, мои слова немного его успокоили.

— Послушай, приятель, это абсолютно бесплодная затея. Сен — один из самых опасных преступников в стране. Пресса уже разнюхала, что происходит. Они не идиоты. О сегодняшней ночной войнушке, которую устроило подразделение «Эйч», сейчас чешут языками по всей Хаоре. Думаешь, они упустят такую новость? Да к завтрашнему утру о том, что мы поймали этого негодяя, будет написано во всех газетах на первой полосе! Как, по-твоему, отреагирует Таггерт, если ты ему скажешь, что начал сомневаться? Он будет вне себя от ярости. И чего ради? Нас все равно заставят передать Сена подразделению «Эйч», и уж поверь мне, они его приговорят и казнят еще на этой неделе.

— Разговор окончен, — отрезал я. — Если человеку светит смертный приговор, я, черт подери, хочу быть абсолютно уверен, что он виновен, прежде чем отправлю его на виселицу. Мы продолжим расследование. Я ведь могу и приказать, если придется.

Дигби уперся в меня взглядом.

— Да, сэр, — ответил он ледяным тоном. — Но имей в виду. Дело в любом случае кончится смертным приговором. А вот кому его вынесут, Сену или твоей карьере, — решать тебе.

Южная Калькутта. Сердце Белого города.

Мимо проносились зеленые пригороды, широкие аллеи и беленые особняки, прячущиеся за живыми изгородями. Местные здесь почти не встречались — конечно, за исключением дурванов, угрюмых индийских швейцаров, охраняющих подступы к жилищам своих хозяев. Иногда сквозь неплотно сомкнутые створки железных ворот удавалось мельком увидеть одного-двух садовников, поглощенных уходом за изумрудными газонами.

Южная Калькутта — мир выдающихся людей из ничем не выдающихся городков вроде Гилфорда и Кройдона. Здесь обосновались колониальные чиновники, армейские офицеры и преуспевающие торговцы. Южная Калькутта с ее бесконечными партиями в гольф и роскошными приемами в саду, спортивными состязаниями и распитием джина на веранде. Жить здесь было неплохо. Уж точно лучше, чем в Кройдоне.

Мы ехали в сторону Алипура и резиденции лорда Таггерта. Водитель сбавил ход и свернул на широкую подъездную аллею, мощенную гравием, на дальнем конце которой среди клумб и лужаек широко раскинулся трехэтажный дом. Только в Калькутте подобный особняк мог называться «бунгало».

Автомобиль мягко затормозил под крышей галереи у входа в особняк. Зеленые виноградные лозы спиралью взбирались вверх по беленым колоннам. Констебль в полицейской форме подбежал и распахнул пассажирскую дверь.

— Капитан Уиндем к лорду Таггерту.

— Конечно, сэр, — ответил констебль. — Его светлость в южном саду. Он просил проводить вас туда. Прошу вас, следуйте за мной.

Кивнув, он повернулся и устремился прочь по безупречному газону. Воздух наполнял аромат истинно английских цветов — роз и наперстянок. Здесь был настоящий английский «уголок средь поля на чужбине»[53], вернее, не просто уголок, а добрый акр земли, а то и целых два. По пути я заметил, что вокруг дома в укромных местах расставлены вооруженные солдаты. Они были совершенно незаметны с дороги и не очень бросались в глаза со стороны дома.

Таггерт наслаждался приятной погодой. Он сидел за бамбуковым столиком, расстегнув ворот рубашки, и просматривал какие-то бумаги. Подняв взгляд, он встретил меня улыбкой:

— Здравствуй, Сэм! Рад видеть тебя, мой мальчик. — Голос был теплым, как воздух вокруг. — Присаживайся, — сказал он, указывая мне на кресло. — Какую отраву предпочитаешь? Джин? Виски?

— Виски, если можно.

Таггерт подозвал слугу взмахом руки:

— Виски капитану. — И обратился ко мне: — Как ты его любишь?

— Просто добавьте немного воды.

— А мне с содовой, — распорядился Таггерт.

Слуга удалился и вскоре вернулся с напитками.

Мы выпили за здоровье друг друга.

Виски был мягким и сладким. Я такой пил нечасто — главным образом потому, что он был мне не по карману.

— Какие новости, Сэм? — спросил Таггерт. — И губернатор, и подразделение «Эйч» ждут не дождутся, когда мы отдадим им Сена. Боюсь, долго мы не продержимся. Прошу, скажи мне, что ты что-нибудь из него выудил и можно завязывать с этой историей.

Я заколебался. Всю дорогу с Лал-базара я бился над вопросом, что же ему сказать, и теперь предвидел, что мой ответ немедленно положит конец моему краткому пребыванию в Калькутте. Может, это было бы и к лучшему. Я отпил из стакана и бросился в омут с головой:

— Я считаю, что он не убивал Маколи.