— По четыре-пять человек в разных местах. Я знаю лишь одно, то, куда доставил своих.

— Где это?

— Меблированные комнаты «Эльдорадо» на Трапезниковской улице. Хозяин — Степка Котов, аферист.

— Иван Богданович, подумай вот над чем. Ононашвили готовит нападение в Благовещенске.

— Вот как… — пробормотал старик, откладывая стирку. — Точные сведения?

— Нет, но предположительно там. Налетят те самые ребята, которые в Илимске обучались стрельбе. Гоги купил шимозу, хочет что-то взрывать, возможно, дверь или стену. Или несгораемый шкаф. И когда главари говорили между собой, то упомянули какую-то биржу. Есть биржа в Благовещенске?

— Есть, — с ходу, без раздумий, ответил Саблин. — Золотая.

— Что значит золотая?

— А то и значит. Только она тайная, власти о ней не знают. Ну, местная полиция, конечно, в курсе, но ее купили.

— Расскажи все, что тебе известно, — потребовал сыщик.

— Этой лавочке уж скоро двадцать лет, — начал Саблин. — В начале октября все прииски закрываются, начинается сдача добытого золота в казну…

— Его все лето сдают, я периодически читаю в газете отчеты золотоплавильной лаборатории, — перебил его Алексей Николаевич.

— Сдают. Как с апреля начинается старательский сезон, так и сдают. Но в октябре подчищают сусеки. В лабораторию привозят со всей Восточной Сибири шлихтовое и лигатурное золото. Знаешь, в чем разница?

— Вроде бы шлихтовое — это не сплавленное, добытое промывкой. А лигатурное то, которое сплавили, но внутри остались примеси.

— Верно, — подтвердил Иван Богданович. — Лаборатория делает из того и из другого то, что, собственно, и является драгоценным металлом. Она очищает и спекает золото в слитки, отделяет серебро, платину. Видел их когда-нибудь, готовые клейменые слитки?

— Нет.

— Сильная картина! Казна покупает старательское золото по цене четыре рубля восемьдесят копеек за золотник…

— Так дорого? Когда я в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году сдавал конфискованное у Бардадыма[56], мне заплатили по три рубля пятьдесят семь с половиной копеек, — припомнил сыщик.

— Витте своей реформой обесценил рубль на треть, золото и вздорожало, — со знанием дела пояснил артельщик. — Так вот. Лаборатория выпекает слитки двух видов: за тысячу рублей и за десять тысяч. То есть весом примерно один целый шесть десятых фунта и вдесятеро тяжелее, в шестнадцать фунтов с хвостиком. Само золото поступает из трех источников: есть кабинетское[57], приисковое и вольноприносительское. То есть то, которое добывают вольные старатели, купившие патент. И этого золота часто бывает в разы больше, чем добыто на огромных приисках.

— А почему так?

— Вольные лазают по таким местам, куда машинные вашгерды не затащишь. Их дело — обшарить ручьи в труднодоступных ущельях, взять самородки, что лежат наверху, ну и идти по россыпи вниз, к приискам.

— То есть они снимают пенки? — догадался сыщик.

— Можно и так сказать. Вот гляди.

Саблин снял с завалинки пачку газет.

— Я, грешен, интересуюсь этим делом. Сам два лета был вольным старателем, да здоровья не хватило. Ну и смотрю отчеты. Их регулярно пропечатывают в газете «Сибирь». В июле месяце по ассигновкам золотоплавильной лаборатории уплачено Кабинету Его Императорского Величества двести пять тысяч триста рублей. Это за одиннадцать пудов пять фунтов четырнадцать золотников металла. Владельцам приисков дали восемьдесят шесть тысяч на всех, за пять пудов с небольшим. А там трудится тьма рабочих! И посмотри на вольноприносителей. Им выплачено триста двадцать тысяч рублей. Золота они сдали в казну семнадцать пудов и шестнадцать фунтов, чуть не в два раза больше, чем все прииски, и царские, и частные, вместе взятые.

Лыков посмотрел в газету: да, все верно.

— Ты для чего мне это рассказываешь, Иван Богданыч?

— А вот для чего. Далеко не все добытое золото вольные старатели несут в казну. Ведь та дает, как я уже говорил, по четыре восемьдесят за золотник. А в Благовещенске в первых числах октября открывается ярмарка ворованного золота. Ее и называют биржей. Бал там правят китайцы, и они покупают дороже. Дают по пять с половиной, по шесть и даже по шесть рублей семьдесят копеек за золотник. Понял теперь?

— То есть многие вольные…

— А также хищники-горбачи, — дополнил Саблин[58].

— …и хищники скоро притащат свою добычу в Благовещенск, — закончил предложение коллежский советник. — Чтобы с выгодой продать китайцам. Именно на них и нацелился Николай Соломонович. Ай хитрец! Ты понимаешь, что он задумал? Отобрать у людей их честно заработанное. Все присвоить под дулом револьвера. А бедолаги даже пожаловаться никуда не смогут, поскольку их операции незаконные.

— Так и будет, — согласился артельщик.

— Но ведь у ярмарки должна быть охрана. Такие торги не устраивают в чистом поле под березкой. И сторожа все с оружием.

— Я сам там не был, но приятель один, горбач, ныне покойный, Сашкой звали, продавал. Он рассказывал вот что. Торги проходят далеко за городом, в конторе кирпичного завода в Моховой пади. Китайцы нанимают охрану из хунхузов. Покупатели разные, и китайцы, и русские, даже англичане приезжают.

— Англичане? На тайную биржу в Благовещенск?

— Россия — третья в мире держава по добыче этого сокровища, после Североамериканских Штатов и Австралии. А главный его скупщик — Великобритания, почти все добываемое золото стекается туда. Вот англичане и лезут везде, где пахнет Молохом.

— Охрана большая?

Саблин стал вспоминать:

— По словам Сашки, человек десять. Рожи страшные, волосы красные — русского человека оторопь берет.

— Ребята Гоги этих страшных хунхузов на шашлык порежут, — заметил коллежский советник. — Они нападут внезапно, при них шимоза и железнодорожные петарды. Плюс двадцать стволов. Девятнадцать… Оглушат и прикончат. А кстати, не знаешь, для чего им взрывчатка?

— Купленное золото складывают в квартире управляющего. Там сделали вроде банковского хранилища, даже пол укрепили железной полосой. Устроители биржи — благовещенские «иваны». Они сами в операции не лезут, но берут себе пять процентов со сделки. И договариваются с полицией, чтобы та не мешала торговле.

— А сколько примерно проходит через биржу?