Вечером усталый Шаров сидел на крыльце, курил и смотрел на заходящее солнце.

— Мне надо заканчивать диссертацию, — сказала она.

— Глупости все это, — ответил Шаров. — Никому эти диссертации не нужны. Все уйдет и забудется. А вот этот дом останется.

Все коту под хвост, как говорила ее мать. Надо будет заглянуть в словарь идиом: почему коту и почему под хвост?

Она ничего не ответила Шарову, боясь, что сорвется и начнет кричать, обзовет его старым дураком. Она вспомнила их первый приезд на дачу еще зимой, когда Шаров намечал, что предстояло сделать. Она тогда осторожно усомнилась: стоит ли?

— У меня никогда не было своего дома, — сказал тогда Шаров. — У меня вообще не было ничего своего. А теперь будет.

Она смотрела на похудевшего за лето Шарова, на его морщинистое лицо и огрубевшие руки и ничего, кроме раздражения, к его тупому упорству не испытывала. Она все рассчитала верно. Шаров должен был включить ее в группу на договорную работу для кооперативного комбината. На основе этих разработок под контролем Шарова она смогла бы защитить диссертацию. Но Шаров отказался от этого проекта и взял подряд в кооперативе, который давал деньги для закупки материалов на дачу, но диссертацию защитить на этом кооперативном подряде было невозможно: производство массажных ковриков к науке отношения не имело.

«Если бы не эта дача, — подумала она и вдруг осознала, что выход есть. — Дачи не должно быть». И все не так уж и сложно. Приехать на дачу на последней электричке. В кладовке стоял бидон с керосином. Шаров запасся керосином на случай, если в поселке отключат электричество. Пока пламя разгорится, она успеет выбежать с участка, по оврагу добежать до речки, потом через нее выбраться на дорогу. Но этот вариант предполагал слишком много случайностей. Она могла встретить в электричке соседей по даче, которые припозднились в городе. В детективных романах следователь всегда опрашивал соседей, знакомых, пассажиров. Даже если она выйдет на шоссе незамеченной, следствие опросит всех таксистов, которые проезжали в это время. К тому же в ночное время автоинспекторы на постах останавливали машины и проверяли документы у водителей: в последние годы очень уж часто крали автомашины. И милиционер может запомнить ее, и не потому, что она такая уж красивая, а потому, что в ночное время им делать нечего, и почему бы не поглазеть на молодую женщину, а может быть, и не заговорить с ней. Нет, ей необходимо безупречное алиби, во время пожара она должна находиться рядом с Шаровым.

Она знала, что найдет решение, надо только думать, думать непрерывно. И она думала. В лаборатории, в троллейбусе по пути на работу. Решение нашлось внезапно. Она смотрела телевизор. Показывали военную хронику к очередной годовщине победы над немцами во Второй мировой войне. Старый колхозник, увешанный медалями, рассказывал о рельсовой войне.

В следующую субботу она не поехала на дачу, сказала Шарову, что у нее болит голова. В библиотеке она заказала книги о партизанском движении в последней войне. В воспоминаниях партизанских командиров упоминались мины с часовым механизмом, магнитные, химические и даже радиомины, которые взрывались на расстоянии. Ей оказалось достаточно одного упоминания о химическом составе смеси. В понедельник в лаборатории она приготовила более совершенную горючую смесь, выверила время растворения медного провода в кислоте. Можно было, конечно, использовать реле времени, которыми еще пользовались некоторые хозяйки для выключения старых стиральных машин, еще без встроенных таймеров. Подумав, она отказалась от этой идеи. Реле могло сгореть не полностью, и вообще, от любого механизма остаются следы. Абсолютное алиби при пожаре давала только химическая мина. И партизанские командиры утверждали, что химическая мина практически не оставляет следов.

Мину она установила вечером в воскресенье. Перед отъездом с дачи она поднялась на второй этаж, положила провода в кислоту. Она накрыла мину старыми газетами и поставила рядом бидон с керосином.

Они уехали с дачи в десять вечера. Замыкание должно было произойти в три утра, плюс-минус десять минут. Старая дача вспыхнет мгновенно. Соседи увидят пожар минут через пятнадцать, пока добегут до телефона-автомата, пройдет еще минут пять, пожарные приедут минут через двадцать, когда тушить уже будет практически нечего.

Она прикинула расстояние между дачей Шарова и директора завода. Пламя вряд ли могло перекинуться даже при очень сильном ветре. Ей не то чтобы было жаль директорской дачи, но при двух пожарах следствие могло проявить повышенное внимание. А так — сгорела старая дача. Наверняка замкнуло. Электропроводка. Да и почему бы ей не замкнуть, если ее не меняли несколько десятилетий.

Она проснулась около пяти. Конечно, интересно было бы увидеть пожар. В своей жизни она видела только два пожара. Очень завораживало, и она оставалась, пока пожарные не уезжали.

Шаров спал спокойно. Вчера он сделал новое крыльцо. Замечательное крыльцо. Ступени не пружинили под ногами. Шаров так радовался, поднимаясь и спускаясь по ступеням крыльца, трогая ладонями теплые гладкие перила.

Новый дом Шаров осилить не мог. Он уже потратил почти все свои сбережения. Доски, брус, дранка должны тоже сгореть. Навес для них Шаров поставил слишком близко к дому. Теперь она ждала телефонного звонка. Пожарные уже уехали. Хотя могут и не позвонить. Зачем звонить сейчас. Ничего ведь не изменишь. Позвонят в лабораторию. Она представила, как все это произойдет. Шаров откроет дверь, кивнет ей. Она выйдет в коридор, и он скажет:

— Сгорела дача. Едем.

Так все и произошло. На дачу они ехали молча. Еще на платформе она почувствовала горьковатый запах гари. Дача сгорела полностью. На пепелище валялись ребристые масляные радиаторы, прогоревшие ведра. Ничего даже не тлело. Воды, по-видимому, вылили много, черные, мокрые головешки блестели под ярким солнцем. Пожарные машины развалили забор. Забор ей стало жалко. Много дней подряд она олифила и красила — красивый и прочный забор, штакетина к штакетине.

Она подумала, что пора выразить свое отношение к случившемуся. В такой ситуации деревенские бабы, наверное, выли и рвали на себе волосы. Выть не хотелось, да и прическу портить тоже. И она сказала:

— Какое несчастье…

— Начнем строиться, — сказал Шаров.

— Как строиться? — не поняла она.

— Обыкновенно, — сказал Шаров. — В России всегда горели и всегда строились. Страховку возместят, возьмем кредит.

Шаров достал калькулятор и начал высчитывать то ли убытки, то ли будущие расходы.

И она вдруг поняла, что таких не переделаешь. Горели их деды и прадеды. Горели и строились. И Шаров будет строиться, и его сын. Теперь Шарову одному не справиться, и они помирятся с сыном, они всегда мирятся, когда им туго. И первое, что увидит и запомнит внук Шарова, как отец и дед строят дом, и, когда сгорит и этот дом, он построит другой.

И она молча пошла к платформе. «Старый мудак. Я ему так и скажу, если он догонит и начнет упрашивать вернуться», — решила она.