Гекуба тоже была здесь, надрывая душу причитаниями. Царь, не слушая её, открывал крышки больших ларей из драгоценного дерева. Прекрасные, с тонкой резьбой, они скрывали сокровища семьи.

— Перестань, жена, — обратился Приам к супруге. — Перестань. Не человеческий рассудок толкает меня к шатрам Ахилла, а воля Богов. Этой ночью должен я идти и молить о сыне. Он лежит непогребённый там, у берега моря, а дух его мечется и не может миновать подземную Реку. Мы не в силах отбить Гектора оружием. Послов троянских Ахилл не послушает. А меня — послушает. Если же он убьёт меня — это не страшно. Я хочу умереть. Я — воин, а воинам свойственно погибать.

Он извлёк двенадцать покровов тонкой работы, двенадцать простых хлен и двенадцать пурпуровых ковров (они были переложены кусочками ладана, чтобы отбить тяжёлый запах пурпура). Затем приказал Гекубе отсчитывать и доставать верхние плащи и хитоны. А сам, вручив весы Гелену, стал отвешивать слитки золота, и не остановился, пока не набрал десять талантов.

Затем отобрал четыре блюда, два сверкающих золотых треножника и драгоценный финикийский кубок — память о давнем посольстве.

И сыновья переносили это богатство вниз, где уже стояла приготовленная повозка, запряжённая мулами: дивное орудие, усовершенствованное веками трудов. У неё был на редкость лёгкий и бесшумный ход. Драгоценная поклажа, тщательно обёрнутая, была закреплена прочно и плотно; копыта мулов обвязаны тканью. Это позволяло дойти до самых ворот мирмидонского стана.

Принесли воду и вино, и Приам начал возлияние богам (быть может — последнее возлияние?).

— Всемогущие Боги и ты, тучегонитель Зевс, — произнёс царь. — Воззрите на меня! Я никогда не оставлял вас своими жертвами, ваши алтари всегда алели от крови благородных животных. Первые плоды и начатки всех богатств приносились Вам. Я не знаю, чем святой Илион прогневал Вас, но сейчас забудьте на время о своей вражде, вспомните о моей верности. Не за себя молю. Но дайте мне выручить и погрести тело сына. Вы знаете, что это — не преступная мольба. Ибо, воистину, Гектор при жизни был безмерно благочестив и любезен Вам. Позвольте же мне выполнить свой долг, чтобы дух убитого сына нашёл упокоение в загробных Полях.

Полилась родниковая вода из кувшина, струя разбивалась на капли, вода шумела, гулко ударяясь о плиты Акрополя.

Шум капель гулко отдавался в каменных стенах. Озарённые луной и фонарями, мокрые каменные улицы Коломны казались белыми, словно свежий холст…

Холст развернулся с тихим шорохом; Приам отёр влажные руки и затем принял чашу с вином. Медленно, словно чёрная кровь, драгоценный напиток устремился к земле.

— Смотри, царь, — сказала Кассандра.

В чёрном небе на сверкающем щите белой луны мелькнул чёрный очерк огромной птицы. Орёл в неурочное время поднялся в небо Трои. Это был счастливый знак.

Ворота медленно растворились, петли заскрипели, и казалось, что не створы скрипят, а само небо поворачивается в невидимых чёрных уключинах. Повозка легко выкатилась из Города, растворяясь в окружающей, пронизанной звёздами, темноте. Старик Идей правил четырёхколёсной повозкой. Приам следовал за ним в конной колеснице.

Троянцы не спешили закрывать ворота. Они провожали взорами и царя и его спутника, пока те не скрылись из глаз.

Они вступили в царство призраков. Неверный свет, размешанный тьмою ночи, мрак, проколотый огоньками звёзд, холодный воздух — и во всей этой зыбкой смеси — вставали видения, тени давным-давно отгоревшей жизни. А на тысячелетние пласты древности накладывалась свежая кровь, сотни духов только что поражённых воинов, страсти которых ещё не отбурлили, не успокоились.

Прозрачный мрак. Белые тени.

Миновали высокий холм — огромную гробницу Ила.

— Напоим животных? — тихо спросил Идей, и Приам натянул вожжи.

Подвели мулов и коней к зыбкой серебряной поверхности. Животные припали к воде. Приам вздрогнул: он увидел, будто с его конями призрачные стада мёртвых коней пили холодную влагу.

И тут вестник заметил, как звёздный мрак сгустился и оттуда, из этого сгущения, выступил кто-то, словно он сам был частью ночного пространства.

— Осторожнее, царь, — предупредил Идей. — К нам приближаются. Решайся: или бежим в Крепость, или остаёмся, чтобы молить о пощаде.

— Остаёмся, — ответил Приам.

Меж тем густая тьма растворилась и выпустила неведомого воина. Он хорошо видел стариков — и нападать не собирался; копьё вонзил в землю, щит закинул за спину и приближался открыто и не торопясь.

— Мир вам, — сказал он так странно, как будто это сама Ночь обрела форму и заговорила с людьми.

— Мир вам, почтенные старцы. Кто вы, и почему покидаете Священную Трою? Поистине, велика должна быть нужда, если она заставляет вас выходить навстречу опасности.

— Мы послы, — отвечал Приам. — Направляемся к Пелиду Ахиллу. Мы рассчитывали подойти к его стану незамеченными под пологом ночи. Конечно, это опасно, но днём такое вообще невозможно. Однако ты заметил нас.

— А я, было, подумал, что вы бежите из Города. Это было бы понятно. Великого воина потерял Илион: Но если вы послы, то вам повезло. Я дружинник Ахилла, и провожу вас к его шатру. Он уважает стариков и священный сан посла. Тем более это относится к тебе, благородный старец. Видом своим ты во всём подобен моему отцу.

— А кто твой отец?

— Благородный Поликтор.

— Мм… Знаю. Славный был воин. Вступишь в мою колесницу?

— Если позволишь.

Подхватив копьё, воин поднялся на колесницу, принял вожжи и уверенно погнал лошадей вперёд. Видно было, что он легко разбирается в тёмной дороге, среди теней, мрака и звёзд.

Нечеловеческое спокойствие и мощь исходили от возницы; закованный в бронзу, он двигался легко и непринуждённо, словно броня была игрушечной.

Показался сигнальный огонь. Он стремительно приближался и вскоре, будто во сне, Приам увидел небольшой ров и вал, увенчанный частоколом из мощных брёвен и рассеченный посередине воротами.

— Кто идёт?

— Гермес! — ответил вожатый (и, обратившись к Приаму), — слово на выход: «Афина», — затем бросил часовым: — Открывайте засов. Тайные посланники к самому Ахиллу.

Заскрежетало огромное бревно, размыкая ворота, медленно, со скрипом разошлись деревянные полотна. И колесница Приама въехала во внутренний двор, а вслед за ней и повозка Идея.

Ворота снова захлопнулись.

Приам оглянулся, потом окинул взором всё укрепление и вдруг схватился руками за голову, как от неожиданной боли. Потом поднял глаза и сказал с каким-то затаённым ужасом:

— Я вспомнил. Я уже был здесь, видел всё это, — и вонзил взор в своего спутника. — Я знаю: Ты — не человек!

— А кто же я? — шепнул таинственный воин.

— Ты — Гермес Эриуний, Бог и вестник Богов!

— Правильно ты сказал… И о том, что ты уже был здесь однажды — тоже