– Вера отлично рисует, – гордо сказала Ольга. – Вотпосмотрите-ка, это она нарисовала своего прадеда, хоть видела его только нафотографии.

Портрет Дмитрия Дмитриевича и впрямь оказался редкостнохорош: бравая выправка, смелый взгляд, легкая улыбка… И монокль в глазу! Ну ифрант!

– Очень красивый, – повторила Рита, улыбаясь своему отцу.

Такого его портрета у них, конечно, нет и быть не могло.Надо непременно переснять рисунок, подумала она, а дома, в Париже, заказатьбольшой портрет хорошему художнику. Маме будет приятно. Алекс ни словом невозразит, само собой разумеется. Это ведь Алекс! Да, конечно, и бабуля Ле Буане станет спорить. Тем паче что портрет Рита повесит в своей комнате.

И Рита на миг зажмурилась, дивясь той тоске, которая вдругкуснула за сердце при одной мысли, что придется уезжать из Энска. Сначала вгород Х., потом в Париж. Очень возможно, она больше не увидит своих русскихродственников…

Вот и хорошо! Вот и не надо их видеть, особенно одного изних! И никакой тоски у нее нет, а желудок разболелся от пирожных, такихтяжелых, сделанных из приторного, сырого бисквита с невероятно высоким слоемжирного крема. Раньше Рита думала, что пирожные «ille-feuille», «тысячелистник»,которые продаются в кондитерских на Монтергёй, самые жирные в мире, хуже ихтолько банана-сплит с профитролями, но русские, вернее, советские пирожные –просто ужас какой-то, честное слово! Желудок теперь словно забетонирован, агорячий чай с острым привкусом распаренного веника только укрепил этот сладкийбетон. Чай называется – Рита видела синюю коробочку с нарисованным на нейжелтым слоном – «Цейлонский черный байховый». Цейлонский? Это – цейлонский?Боже ты мой, в Париж чай, наверное, привозят с какого-нибудь другого Цейлона!

– А вот – мой портрет, – донесся до нее голос Ольги. – Здесья особенно похожа на отца.

– Да Вера настоящая художница, – восхитилась Рита, прогоняяненужные мысли. – Сходство схвачено замечательно.

– Хотите, я вас нарисую? – пискнула Вера, краснея еще пуще,хотя это и казалось невозможным. – Возьму и нарисую!

Она села на диван, один угол которого занимал тихий,бледный, непохожий на себя Георгий, положила на колени альбом, открыла коробкуцветных карандашей. Карандашей было много, самых тонких оттенков голубого,розового, зеленого, желтого… Удивительный набор! На коробке был нарисованпамятник Юрию Долгорукому (Рита узнала его – в Москве видела) и написаносеребряными буквами: «Искусство».

Вера взяла светло-коричневый карандаш, серый, лазоревый,розовый…

– Что, прямо сейчас можешь нарисовать портрет? – удивиласьРита.

– Она быстро рисует с натуры, – похвасталась Ольга. – И порассказам рисует, очень тонко и точно передавая описанные приметы. У мамы вюности были две подруги, к сожалению, фотографии одной из них не сохранилось.Но Вера по рассказам нарисовала ее портрет, и знаете, мама говорит, что оченьпохоже получилось.

– В самом деле, похоже, – кивнула Рита задумчиво, глядя нарисунок, где была изображена юная Сашенька Русанова с кроткими ясными глазами ипрелестными чертами, в окружении двух таких же кротких и прелестных, таких жеюных барышень. – Погодите-ка, вот эта девушка с черными косами… ведь ТамарочкаСалтыкова? А вторая – Варя Савельева?

– Откуда вы знаете? – изумилась Александра Константиновна.

– Ну, мне ма… – Она запнулась и тут же продолжила, от душинадеясь, что никто ничего не заметил: – Мне мадам Ле Буа-младшая рассказывала,Татьяна Никитична. Она ведь дружила с Тамарой, когда в энском госпиталеработала во время Первой мировой войны. Описывала ее очень подробно, какая онабыла красавица, только очень несчастная и к тому же несколько fou… как этопо-русски?.. блаженная! И про Варю Савельеву рассказывала, что та былафронтовой сестрой милосердия, ездила с санитарным поездом и однажды, в каком-тонемецком госпитале, обнаружила раненого Дмитрия Аксакова…

Рита запнулась, только сейчас осознав, что вранье, накоторое она вынуждена была пойти, чтобы скрыть от Георгия правду об их родстве,лишило ее возможности рассказать Аксаковым правду о Дмитрии, о том, что он непогиб в Гражданскую войну, что жил во Франции и – погиб, защищая ее. Невозможносказать правду о Дмитрии, не выдав себя. Как же выкарабкаться из той безднылжи, в которую она сама себя загнала? И все из-за какого-то мальчишки… Ктосказал, что с возрастом у женщин умирают желания и сердце бьется тише? Дурак онбыл, тот, кто так сказал. Странно, ей должно быть стыдно, а между тем она неиспытывает никакого стыда. Только боль оттого, что он так опоздал родиться…Или, наоборот, она поспешила?

– Поразительная история! – продолжала Рита, с трудом взявсебя в руки. – А эти девушки, ваши подруги… Как сложились их судьбы? Они живы?

Александра Константиновна переглянулась с Ольгой, потом,словно в нерешительности, посмотрела на Монахина. И только затем взгляд ееснова обратился к Рите:

– Нет. Они обе погибли. Тамара – еще в восемнадцатом. Онаслужила милосердной сестрой в отряде ЧОНа – это молодежный красногвардейскийотряд, – и ее зверски убили белые. А Варя… – Александра Константиновнапротянула руку через стол и стиснула пальцы дочери. – Варя в войну спасла жизньОльге и еще двум сотням раненых солдат. Ольга служила на санитарном судне,которое разбомбили около деревни, где жила Варя. Она с трудом вызвала баржу изКамышина, и спасенных с судна отправили. А потом пришли немцы и, узнав, что вдеревне были советские раненые, расстреляли Варю, начальника милиции, которыйей помогал, и еще нескольких человек.

– Ужасная трагедия… – пробормотала Рита.

Ольга кивнула, вспомнив, как ее потрясло это известие. Онаузнала об этом, когда уже родился Георгий, от полковника Храмова, которыйприходил навестить ее в роддом. Все-таки Ольга родила сына – а Храмов знал,помнил, чей это сын! – ну и открыл ей, что немцы то ли не обратили внимания набоевые заслуги Варвары Савельевны и Тимура Казбегова перед Германией, накоторую оба работали, то ли убили их прежде, чем те сумели свои заслугидоказать.

– А может быть, вы с ним ошибались насчет Варвары Савельевныи Казбегова? – спросила тогда Ольга, не сдерживая слез. – Может быть, всеобстояло вовсе не так, как вам с ним казалось?

Храмов не ответил, только плечами пожал. Больше они невиделись. Зачем?

Ольга хотела назвать дочь в честь Вари Савельевой, но тетяЛюба, умирая, так просила, чтобы в честь ее сестры, и мама тетю Любуподдержала. Ну что ж, Варя, Вера – хоть чуть-чуть, но похожие имена. Главноеведь – помнить…