– Обеспечивал бы безопасность всеми доступными ему способами. При условии, что она не возражает. – Он скосил глаза на Джейн. – Потому что, Господь свидетель, не каждая жена на это согласится.

Хенк рассмеялся:

– У вас двоих явно были бои местного масштаба по этому вопросу.

– Потому что Джейн слишком часто испытывает судьбу, черт возьми.

– Я – коп, – сказала Джейн. – Как я буду обезвреживать плохих ребят, если ты запрешь меня в безопасности? А этот фермер, похоже, именно так и поступил с женой. Упрятал ее где-то в глуши.

– И вам для начала придется иметь дело с ним, – сказал Хенк. – Объяснить, как вам необходима помощь его жены. Убедить, что это ни в коей мере не подвергнет ее опасности, потому что для него главное – ее безопасность.

– И его не волнует, что Джонни Постьюмус, возможно, сейчас убивает других людей?

– Эти жертвы ему неизвестны. Он защищает близкого человека, и вам придется сначала завоевать его доверие.

– Как, по-вашему, Милли будет сотрудничать с нами? – спросил Габриэль.

– Только до определенной степени. И кто может ее в этом обвинить? Вы представьте, чего ей стоило выжить в дельте. Если вам выпадает такое испытание, вы уже никогда не будете прежним.

– Некоторые становятся сильнее, – сказала Джейн.

– А других такие испытания уничтожают. – Хенк покачал головой. – Боюсь, что Милли теперь не больше чем призрак.

Несмотря на все пережитое в буше, Милли Джекобсон не вернулась к привычным удобствам Лондона, а обосновалась в небольшом городке в долине Хекс-Ривер в Западно-Капской провинции. Если бы Джейн пришлось провести две такие жуткие недели в дикой Африке, обмазываться речным илом, спасаться от львов и крокодилов, питаться корнями и травой, то она сразу же отправилась бы домой в собственную постель, в знакомые места со всеми городскими удобствами. Но Милли Джекобсон, продавец книг из Лондона, родившаяся и выросшая в городе, отказалась от всего, что знала, и осталась жить в забытом богом городке Таус-Ривер.

Глядя из окна автомобиля, Джейн прекрасно понимала, что могло привлечь Милли. Она видела горы, реки и угодья, раскрашенные яркими цветами лета. Все здесь казалось ей необычным, от перевернутых с ног на голову сезонов до солнца, которое в зените находится на севере. А когда они сделали поворот, у нее внезапно закружилась голова, словно весь мир пришел во вращение.

– Великолепная земля. Посмотришь – и домой не хочется возвращаться, – сказал Габриэль.

– Да, это тебе не Бостон, – пробормотала Джейн.

– И не Лондон. Но я понимаю, почему у нее могло возникнуть желание остаться.

Джейн открыла глаза, прищурилась, глядя на бесконечные ряды виноградных лоз, на фрукты, созревающие на солнце.

– Что ж, ее муж из местных. Иногда из-за любви совершаются безумства.

– Например, собрать вещички и перебраться в Бостон?

Она взглянула на него:

– Ты жалеешь, что уехал из Вашингтона ради меня?

– Дай мне подумать.

– Габриэль!

Он рассмеялся:

– Жалею ли я, что женился и у нас родился самый чудесный в мире ребенок? А ты что думаешь?

– Я думаю, что не многие мужчины пошли бы на такую жертву.

– Не забывай почаще повторять себе это. Никогда не вредно иметь благодарную жену.

Она снова посмотрела на виноградники вдоль дороги:

– Кстати, если уж мы заговорили о благодарности. Мы в долгу перед мамой за то, что она столько времени проводит с дочкой. Как думаешь, не послать ли ей ящик южноафриканского вина? Ты же знаешь, как они с Винсом любят… – Она оборвала фразу на полуслове. В жизни Анжелы больше не было Винса Корсака – теперь там обосновался отец Джейн. Она вздохнула. – Никогда не думала, что скажу это, но мне не хватает Корсака.

– И твоей матери его тоже явно не хватает.

– Я, наверно, плохая дочь, если хочу, чтобы мой отец вернулся к своей шлюшке и оставил нас в покое?

– Ты хорошая дочь. Для своей матери.

– Которая не хочет меня слушать. Она пытается сделать счастливыми всех вокруг, кроме себя самой.

– Это ее выбор, Джейн. Ты должна его уважать, даже если не разделяешь.

Она не понимала и выбора Милли Джекобсон поселиться на краю света, вдали от всех и всего, что она знала. Милли по телефону высказалась вполне определенно: она не прилетит в Бостон помочь следствию. У нее четырехлетняя дочь и муж, которым она нужна, – стандартные и понятные предлоги, к которым прибегает женщина, когда не хочет называть истинную причину. А причина эта в том, что она боится большого мира. Хенк Андриссен назвал Милли призраком и предупредил, что выманить ее из Таус-Ривера не удастся. Да и муж Милли не допустит этого.

Он встретил их на крыльце, когда они с Габриэлем подъехали к дому, и одного взгляда на багровое лицо этого человека было для Джейн достаточно, чтобы понять: легким визит не будет. Кристофер Дебрюйн был дюж и грозен – в точности как и говорил о нем Хенк. Он был на десять лет старше Милли, светлые волосы наполовину поседели, он стоял, сложив на груди руки, – неподвижная стена мышц, сдерживающая чужаков. Когда Джейн и Габриэль вышли из взятой напрокат машины, он не спустился поздороваться, а ждал, когда незваные гости сами приблизятся к нему.

– Мистер Дебрюйн? – сказал Габриэль.

Кивок, ничего более.

– Я специальный агент Габриэль Дин. А это детектив Джейн Риццоли из бостонской полиции.

– И вас двоих отправили в такую даль?

– Расследование выходит за границы не только штата, но и нескольких государств, в нем задействованы разные агентства.

– Вы думаете, что все это ведет к моей жене?

– Мы думаем, у нее есть ключ к этому делу.

– И какое мне до этого дело?

«Двое мужчин, слишком много тестостерона», – подумала Джейн. Она вышла вперед, и Дебрюйн, нахмурившись, посмотрел на нее, словно соображая, как лучше дать от ворот поворот женщине.

– Мы проделали долгий путь, мистер Дебрюйн, – тихо сказала она. – Пожалуйста, позвольте нам побеседовать с Милли.

Он несколько секунд смотрел на нее.

– Она уехала за нашей дочерью.

– А когда вернется?

– Через некоторое время. – Он неохотно открыл дверь. – Вам лучше войти. Все равно сначала я должен сказать пару слов.

Они последовали за ним в дом, и Джейн увидела пол из широких досок, массивные потолочные балки. Этот дом был насквозь пропитан историей, начиная от перил ручной резьбы до старинных голландских изразцов – облицовки печи. Дебрюйн не предложил им ни чая, ни кофе, а сразу же показал на диван. Сам уселся в кресло напротив.