Он выходит из ванной. Его глаза широко открыты от удивления. Ах ты, мерзавец!

Я прекрасно знаю, где стоит моя бейсбольная бита, — у стены, недалеко от моей правой руки. А он этого не знает. Он, наверное, вообще даже не знает, что у меня в квартире есть бита.

Итак, вот как это происходит: услышав шум в ванной, я хватаю биту; когда я вижу этого паразита в черном, выходящего из ванной, бита уже у меня в руке, и я размахиваюсь изо всех сил. Пройдя по дуге, бита со свистом пролетает над моей головой и опускается на голову этого ублюдочного вора. Она бьет его точно по макушке. Раздается глухой звук, похожий на звук треснувшего колокола в старой церкви, и вор падает на пол так, будто, ну… так, будто кто-то огрел его по башке бейсбольной битой. Чертов Дженсен Перехватчик для разнообразия сам кому-то всыпал по первое число, вместо того чтобы в очередной раз получить по голове.

Вор сползает по стене, его глаза и рот полуоткрыты. Он хрипит и что-то там бормочет. Из-под его волос начинает течь кровь. Она заливает лицо и капает с кончика носа. Кровь темно-темно-красная, и ее очень много. Она растекается по полу.

А я… я стою над ним, тяжело дыша и все еще держа биту, думая о том, как она дернулась в моих руках, когда ее толстый конец ударил вора прямо по его гребаной башке.

Вор теперь полулежит на полу, спиной привалившись к стене, и похож на электрическую куклу, у которой вдруг сели батарейки. Я толкаю его ногой, и он растягивается на полу во весь рост. Он все еще стонет, но я, не обращая на это внимание, обшариваю его карманы, сам едва переводя дыхание и пытаясь успокоиться. Когда я его ударил, я был совершенно спокоен, но теперь выброс всей этой биохимической дряни из моего организма заставляет меня трястись, а сердце — колотиться как угорелое. А руки дрожат так, что я с трудом ими управляю.

Внутри его пиджака я чувствую тепло — отвратительное тепло другого человека. Мне как-то даже жутко его трогать. Я нащупываю внутренний карман и нахожу его удостоверение личности, достаю его двумя пальцами, будто боюсь его разбудить, будто я его обворовываю. Корочки удостоверения дрожат в моих пальцах, как листья на осеннем ветру. По тиснению на них я сразу вижу, что он работает на правительство. А раскрыв их, я узнаю, из какого он департамента, — из Департамента безопасности. У него такая же бирка, как и у Брока. Он — гребаный шпион. Как и я.

Он совсем затихает, а кровь, которая сначала текла так сильно, почти останавливается. Он дышит, и его нижняя губа подрагивает, с каждым выдохом разбрасывая крошечные струйки крови, будто крошечная дырочка в пожарном шланге. Кровь заливает все. Струйки изо рта пачкают белую стену коридора, поток из головы собирается лужей на полу. А его волосы слиплись и стали похожи на какой-то ужасный красный шлем.

Я не знаю, что мне делать дальше, поэтому отправляюсь в спальню и достаю свой неприкосновенный запас «бориса». Он лежит в медицинском отсеке ночного столика (последней модели от немецкой дизайнерской фирмы «Уэд»).

Я тут же заряжаю «дозу», чувствуя, что она мне необходима и что я ее заслужил после всего того, что со мной случилось. Но сейчас «приход» от «бориса» какой-то необычный. Вместо кайфа я ощущаю панику, а внутри меня будто врубилась мощная турбина, причем сразу на полную мощь. Кровь носится по жилам, как вода на водяной горке у «Звездных сучек». Такое ощущение, что я бегу, когда, на самом деле, я просто сижу на краю кровати, упершись руками в колени и пытаясь успокоить дыхание. Я все еще задыхаюсь, и горло опять свело. Я впадаю в какое-то совершенно отвратительное бредовое состояние. Может быть, все из-за этого гребаного чипа в мозгу. Мне хочется с кем-нибудь поговорить, с кем-нибудь, кто меня успокоит и скажет мне, что все в порядке, все не так уж плохо. Потому что сейчас мне кажется, что все даже не плохо, а совершенно отвратительно — хуже не бывает. Ведь я только что проломил череп правительственному шпиону, и он истекает кровью в моем коридоре. Да к тому же он был послан ко мне домой, потому что правительство за мной охотится. И еще — я их гребаный подопытный кролик в экспериментах с мозгами. И этот кролик вышел из-под контроля.

Я хочу поговорить с Клэр. Она бы меня успокоила. Один только звук ее голоса заставил бы меня почувствовать себя лучше, поверить, что наступит время, когда все, что здесь только что произошло, окажется в прошлом. Но когда я думаю о ней и о том, что все, что происходит сейчас, будет забыто, в голову мне приходят мысли, которых у меня раньше не было. Я начинаю думать, что все, что произошло со мной с тех пор, как я связался с Мыскиным и Департаментом безопасности, с Регом и его бомбами, — все это такая вещь, которая не забывается. Это совсем не похоже, например, на время, проведенное у «Звездных сучек», когда в один вечер тебе подают тройные сосиски, в другой — двойные… И эти вечера следуют один за другим, пока ты не забываешь, в какой вечер что было. Потому что любой из этих вечеров — это лишь очередной вечер у «Звездных сучек». Ты просто убиваешь время, накачиваясь «борисом», смеясь и развлекаясь с девчонками. Все это не настоящее, так ведь? Если ты толком ничего не можешь вспомнить, то все это ненастоящее. Но вот все эти дела с Регом, Клэр и Мартином Мартином, которые привели к тому, что в моей квартире прямо сейчас истекает кровью коллега-шпион, — все эти дела никакие не глупости, о которых можно будет забыть. Все это — настоящие и очень даже большие неприятности. И вдруг мне становится страшно.

Я встаю. В глазах вспыхивают звезды и молнии, в ушах раздается гром и треск, будто рвутся праздничные петарды. Руки у меня горячие и потные. В открытое окно дует легкий ветерок, и из-за этого ветерка я вдруг чувствую, как пот течет у меня по лицу, по шее и по затылку. А внутри меня, как речная вода на горных порогах, по-прежнему бурлит кровь — сердце гонит и гонит ее по всем моим венам.

Вдруг я слышу еще какой-то шум. Он выводит меня из заторможенного состояния. Я выхожу в коридор. Там все еще лежит правительственный шпион. Лежит тихо, не шевелясь. Кровь растеклась по полу огромной блестящей лужей, похожей на какое-то омерзительное зеркало из почти черного стекла. Входная дверь открыта настежь, и на ее пороге, как картину в раме, я вижу еще одного правительственного шпиона, стоящего над распростертым телом своего товарища. Его рот открыт, как от удивления или как будто он пытается осознать то, что он видит.

И то, что он видит, заставляет его буквально остолбенеть. Потом он замечает меня и молча показывает пальцем на своего напарника. А потом его другая рука устремляется во внутренний карман его пальто. Он тянется к своей пушке. Пушке, спрятанной в кобуре под его обычным костюмом, который должен одурачить тебя, заставив думать, что перед тобой просто незначительный клерк или бизнесмен… Но на самом деле под этим костюмом у него один из тех крутых стволов, которыми правительство снабжает своих агентов, до отказа заряженный этими треклятыми самонаводящимися на человеческую плоть пулями, которые вот-вот на огромной скорости вопьются в мой мозг, как свинцовые личинки.

Поэтому я разворачиваюсь и бегу. Три шага — и я в спальне, еще четыре шага — на полную длину и на полной скорости — и я у открытого окна. Один прыжок — и я уже на карнизе.