Клее. Клее с восторгом сообщает, что Вальден отобрал его работы для выставки 1913 г. «Вальден планирует провести Осенний салон в Берлине и выделяет нам с Кубином по целому залу для показа графики!» Кажется, будто Клее осознает новую власть торговцев, власть над историей искусства, и понимает, что не забудут имена тех, кто был с торговцами заодно.

Вальден умел общаться с художниками и знал, как угодить им похвалой. Даже Габриэла Мюнтер, всегда с подозрением относившаяся к торговцам картинами, подпала под его обаяние. В октябре 1912 г. она пишет Кандинскому: «Он очень мил и очень мне понравился, вот разве что он слишком очарователен, может быть, он полагает, что иначе со мной нельзя. Он очень благосклонно и по крайней мере до известной степени искренне отзывался о моих работах… Говорил, что никогда не видел такого совершенного желтого, как на моих картинах. И более того, воспринимает мою личность сквозь призму этого теплого желтого цвета». Оскар Кокошка в письме Вальдену в 1913 г. говорит о присущей ему «способности показывать современное искусство в самом выгодном свете». Художники понимали, что он не коммерсант, а идеалист. «Пусть торговцы продают картины, точно уличные разносчики, Вы слишком великодушны и благородны для этого», – продолжает Кокошка.

Вальден был мятущейся душой. Визионер и идеалист, он популяризировал и всячески продвигал современное искусство с небывалой энергией, мало беспокоясь о финансовой выгоде. Его неугомонность проявилась и в личной жизни: после развода с Ласкер-Шюлер он вступал в брак еще трижды. Постепенно над ним стали сгущаться тучи, предвещающие трагический финал. Немецкие торговцы прогрессивным искусством походили на беспомощные бумажные кораблики, которых гибельные течения между двумя войнами увлекали в бездонный политический водоворот. В 1916 г. Вальден основал школу, где преподавали все виды изобразительного искусства, на следующий год – театр и книжный магазин, и все это под эгидой журнала «Штурм». На пике его карьеры фирменная писчая бумага бренда «Штурм» рекламировала выставочную галерею, книжный магазин, издательство, выпускающее книги и журналы, художественную школу и творческий союз. Вальден по-прежнему разыскивал молодых многообещающих художников, но все чаще руководствовался в своей художественной деятельности политическими соображениями. Он все более проникался коммунистическими идеями, и в 1932 г. «Штурм», лишившись его финансовой поддержки, перестал выходить. Его главный редактор/владелец, недолго думая, удрал в Москву, где при советском режиме царила атмосфера, едва ли располагающая к торговле картинами, даже если ею занимался идеалист. Жертва сталинских репрессий, Вальден был арестован в 1941 г. и, по-видимому, умер в лагере для интернированных. Вот как складывается судьба политического революционера, решившего торговать картинами: жизнь его предсказуемо завершается трагически. Можно ли сделаться торговцем предметами искусства, исповедуя марксистские взгляды? Наверное, только будучи решительным аскетом и ригористом.

Итак, Вальден исчез в России; после самоубийства Кассирера Вальтер Файльхенфельдт-старший перевез галерею Кассирера сначала в Амстердам, а потом в Цюрих; Гуго Перльс и Танхаузер, как мы уже видели, эмигрировали в Нью-Йорк; Флехтхайм умер в Лондоне в 1937 г. Удивительную мамашу Ай, торговавшую картинами в Дюссельдорфе и много сделавшую для того, чтобы экспрессионисты вышли на рынок в 1920-е гг., нацисты вынудили закрыть фирму. Кто же остался? Только те, кто был готов приспосабливаться к условиям нового режима. Разумеется, это означало, что из торговли предметами искусства изгнали всех евреев. Это означало, что нельзя было продавать современное искусство, поскольку новый режим признал его «вырожденческим». Это означало, что приходилось ограничиваться старыми мастерами, угождая вкусу правителей Третьего рейха, вкусу, который особенно отчетливо проявился во все растущих коллекциях Гитлера и Геринга. На сцену вышел ряд торговцев, согласных на необходимые компромиссы. В частности, Карл Хабершток и Гильдебранд Гурлитт покупали картины для верхушки рейха, будучи ее официально аккредитованными агентами, и помогали собрать предметы искусства, предназначавшиеся для грандиозного личного Музея Фюрера в Линце. Им представились многочисленные возможности дешево купить ценные картины, не в последнюю очередь из коллекций евреев, вынужденных спасаться бегством. Разграблению подвергались и музеи в оккупированных странах. Никогда еще максима Уильяма Бьюкенена не была столь идеально применима, как во времена Второй мировой войны: люди беспринципные и нещепетильные никогда не извлекали столь обильный улов из мутной воды. Во время войн всегда процветает торговец вполне определенного типа, тот, что обладает качествами, необходимыми тайному агенту, иногда даже двойному. Наиболее ярким представителем этой разновидности был Джордж Огастес Уоллис, торговавший картинами на Иберийском полуострове во время наполеоновской оккупации. А предприняв ряд ловких маневров, несколько торговцев, которые преуспели при нацистах, даже сумели в 1945 г. убедить освободивших Германию союзников, что они-де на самом деле все это время были пламенными противниками нацистского режима. Так, Карл Хабершток вновь открыл в 1951 г. свою фирму в Мюнхене и принялся как ни в чем не бывало торговать старыми мастерами.

Мрачный, пустынный пейзаж, который являла собой торговля картинами в континентальной Европе после Второй мировой войны, внезапно оживило появление двоих крупных немецких торговцев, Эрнста Байелера и Хайнца Берггрюна. Они занимают в целом сходные позиции в профессиональном спектре, выступая как нечто среднее между бизнесменом и ученым, финансистом и филантропом, коммерсантом и коллекционером. Оба они оставили великолепные музеи, вписавшие в историю имена этих ученых, благотворителей и коллекционеров, Байелер – в Базеле, Берггрюн – в Берлине. Однако они не смогли бы собрать столь замечательные коллекции, не будучи одновременно чрезвычайно ловкими и проницательными бизнесменами и финансистами. Кроме того, им посчастливилось начать свою деятельность в первые послевоенные годы, когда множество выдающихся произведений искусства можно было приобрести сравнительно дешево. Берггрюн лаконично определяет соотношение бизнеса и коллекционирования в своей жизни, описывая себя как своего собственного лучшего клиента.

И Байелер, и Берггрюн отразили свою профессиональную жизнь в мемуарах: Байелер в форме обширного интервью журналисту Кристофу Мори, Берггрюн – в книге под обманчиво невинным заглавием «Прямой путь и окольные дороги». Берггрюн объясняет свой успех очень просто: он говорит, что начинал в послевоенные годы, не имея капитала, обладая лишь уверенностью в том, что может точно судить о состоянии рынка и правильно оценить качество картины. Он отвергает термин «галерист», каковым обыкновенно описывают его профессию, – по его мнению, он слишком напоминает слово «гитарист» и вызывает в воображении публики фигуру человека, который просто сидит и сидит у себя в «магазине» и ждет, когда же что-нибудь случится. А характеру Берггрюна была свойственна импульсивность, под обликом тихого ученого скрывались энергия и страстность. Они проявились в 1930-е гг., когда он, молодым человеком, попал в Америку, познакомился с Фридой Кало и немедленно начал с ней бурный роман. В своих мемуарах Берггрюн описывает его трехнедельное развитие в номере нью-йоркского отеля, который они почти не покидали. «Никогда больше, ни до, ни после, я не ощущал ни к одной женщине столь страстного влечения, как к Фриде», –признается он ошеломленно, словно только что пережил сильное землетрясение. Возможно, именно тогда он сделал вывод, что торговать работами ныне живущих авторов не стоит, хотя впоследствии удачно выставлял на продажу картины Пикассо.