С того места, где я стою, Маганветар похож на гигантское гнездо, из которого торчат башни, мачты и паруса. Может быть, до магонцев здесь жили какие-нибудь другие существа? Может быть, раньше город принадлежал рострам? Все постройки имеют резкие, угловатые очертания, а башни украшают массивные скульптуры птиц.

Поднимайся, поем мы с Кару, и за нами повторяют все птицы на много миль вокруг. С шумом разрезая воздух, Маганветар набирает высоту, и я окутываю его облаками.

Мой взгляд скользит по лицам ростр, участвовавших в сражении, и останавливается на Ведде, которая стоит на кромке города и смотрит вниз. Затем я оглядываю магонцев, которые подчинились Заль по принуждению или по убеждению.

Убеждения одних часто противоречат убеждениям других. Войны разгораются во всех уголках планеты. «И на земле, как на небе»[14]. Так, кажется, говорят? Конечно, здесь о другом речь: наверху все хорошо, а внизу не очень, поэтому земля, мол, должна брать с неба пример.

А я вот думаю, что небо не лучший образец для подражания. Несчастья случаются повсюду. Все мы склонны идти на поводу у сильных личностей, все мы склонны слушать тех, кто громко поет.

– Ты могла бы остаться, – говорит Джик.

Carpe omnia – «пользуйся всем». Я не хочу ничего упускать, но в то же время не желаю никем править, не желаю быть королевой и даже капитаном.

Таков мой выбор. Я хочу быть где-то посерединке.

И вот передо мной моя сестра. Она в отчаянии протягивает ко мне руки…

У ее ног как-то подозрительно смирно лежит Джейсон.

Его упустить я не могу… Есть вещи, которые никогда не изменятся, и одна из них – мои чувства к нему.

Я бросаюсь на колени.

Я улетел за тысячу миль, проник за пределы пи, нашел конец бесконечного числа, добрался до последней цифры после запятой. Тут очень красиво.

Кто-то трясет меня, будто желая вернуть душу в тело. Хриплый шепот:

– Джейсон… Джейсон… Ау!

Чей же это голос? Я все еще жив, но долго не протяну. Наверняка снова впал в бред… После такого уже не оклемаешься.

Что-то садится мне на грудь. Крылья, перья… больно! Очень больно! Меня щипают за нос.

Поднимаю тяжелые веки – передо мной Кару. Смотрит на меня своими соколиными глазами и выводит тихую трель. Потом мне в лицо заглядывает летучая мышь – необычная такая, серебристая. Она тоже поет.

И вот надо мной склоняется Аза. Наконец-то она рядом, наконец-то я могу до нее дотронуться, пусть даже во сне…

В ее янтарно-золотых глазах виднеются сапфировые вкрапления. Ее кожу украшают изображения корабельных снастей и парусов, якорей и сабель. Магонские татуировки показывают все, что тебе дорого, объясняла мне Аза.

Моего изображения там нет.

Значит, она пришла попрощаться. Ничего страшного, я готов.

Магония окутывает ее с головы до ног. Вот шквальные киты, вот живые паруса, а вот щупальце воздушного кракена обвивает руку и тянется к шее. От одного плеча к другому летит стая птиц, а на щеке проступает яркое созвездие.

– Джейсон, – шепчет она. – Джейсон… Тебе нельзя умирать! Ты мне нужен.

– Я в норме, – говорю. – Я уже который день умираю – и все никак.

– Обманщик, – говорит она, и за этим словом тянется вагон дополнительных смыслов. – Ты не в норме. Норма – это вообще не про тебя.

Она разрывает мою рубашку и оглядывает ожоги. У нее на лице написано: дело плохо.

– Я не знаю, как его исцелить, – говорит она, поворачиваясь к Даю. Тот мотает головой.

– Я припас для тебя занятный факт.

Приподняв одну бровь, она смеряет меня своим фирменным взглядом.

– Он точно принесет мне победу.

– Тебе не нужно пытаться победить, – говорит Аза, и на ее глазах выступают слезы. – Здесь никто не соревнуется.

– Я ждал особого случая, – продолжаю я. – Но поскольку у меня, наверное, осталось не так много времени, расскажу его прямо сейчас.

– Ты не умрешь, об этом не может быть и речи, – говорит она. – У тебя впереди еще шестьдесят… семьдесят лет, чтобы выиграть…

– Так вот, – перебиваю я. – Эта история случилась во время Второй мировой. Один американский изобретатель придумал, как устроить диверсию при помощи летучих мышей. Идея заключалась в том, чтобы наловить мышей, снабдить их маленькими бомбами, ввести в спячку, поместить в специальные контейнеры с парашютами и сбросить с самолетов над территорией Японии. Предполагалось, что, проснувшись, мыши разлетятся по амбарам и другим легковоспламеняющимся постройкам, каких в Японии было немало, и когда сработают бомбы, люди подумают, что вокруг прячутся вражеские солдаты, и охваченная паникой страна сдастся. Таков был план. Его тщательно проработали и даже приступили к испытаниям, но у мышей было свое мнение на этот счет. Они выбрались из контейнеров и подожгли испытательную базу.

Аза молча слушает меня, а по ее щекам текут чернильные слезы.

– Летучие мыши сделали то, что было для них естественным, – говорю я. – Не вышло из них десантников, ведь это не в их природе. Они хотели странствовать по небу.

– Я не хочу странствовать по небу, Джейсон, – говорит она.

– Не исключено, что когда-нибудь захочешь, – говорю я.

– Все возможно, – говорю я.

– Carpe omnia, – говорит Илай, глядя на Азу.

– Пользуйся всем, – повторяет Аза с улыбкой.

– Ты больше не любишь меня, – говорю я. – Тебе не нужно просить разрешения расстаться со мной, но я все равно тебе его даю. Я подставил тебя. Я думал, что поступаю правильно, но все оказалось не так просто. Надо же быть таким кретином… Я больше не знаю, что правильно, а что нет. Прости.

Она поднимает руку.

– Дай мне извиниться, – говорю.

– Ты уже извинился – голосом сотни Соловьев. А теперь посмотри сюда.

Аза показывает мне внутреннюю сторону правой руки. Там прячется изображение крыла, которое я узнаю́ с первого взгляда. Это одно из тех идиотских крыльев, из-за которых мы вывихнули лодыжки в детстве. Мы сконструировали их по чертежам Леонардо да Винчи и решили испытать, прыгнув с гаража.

Мы уже давно не дети, и почему-то при мысли об этом хочется рыдать.

В детстве мы думали, что вместе сможем что угодно – даже взлететь. Но любовь не сделает тебя всесильным и не оградит от всего на свете. Она не оградит тебя даже от себя самого.

Я хочу поделиться этой мыслью с Азой – и в то же время не хочу.

Она протягивает левую руку, показывая второе крыло. Когда мы упали с гаража, крылья сломались.