– Как ты мог меня бросить? – шепчет Заль.

– Ты сломала нашу песню.

– Ее отобрали у меня, – произносит она с мольбой в голосе. – Но я вернула ее! Исцели меня, я умираю.

– Мы все умираем, – отвечает он. – Твою песню отобрали, потому что ты использовала ее лишь для того, чтобы убивать.

– Так было не всегда, – говорит она. – С тобой я пела иначе.

В глазах Хора сверкают молнии.

– Что с тобой стало?

– Небесные жители голодают, – говорит она, умоляюще глядя на него. – Я одна помогаю им.

Я настороженно слежу за их беседой.

Они обмениваются долгим взглядом, в котором читается вся их история, и становится ясно: они все еще любят друг друга – вопреки здравому смыслу, несмотря на предательство.

Хор делает шаг вперед, Заль идет ему навстречу, и мне уже начинает казаться, что сейчас он ее исцелит, но вместо этого он издает грозный звук, который раскатом проносится по небу.

Прильнув к ней, он наполняет ее легкие своей песней, а она вдыхает в него свою. С ней поют Соловьи, а с ним – все его кануры.

Они не уступают друг другу ни в силе, ни в пылкости. Это битва титанов.

Голос Хора плавно течет под голосом Заль, усиливая его и направляя в нужное русло. Я знаю, что она испытывает, ведь Дай проделывал со мной то же самое, не говоря уже о том, что свою песню Заль украла у меня.

– ХВАТИТ! – орет Заль, перекрикивая все остальные голоса. Сделав судорожный вдох, она снова берет Соловьев под контроль и выводит высокую ноту, режущую слух. Я вижу, как напрягается ее горло. Хор содрогается от боли, но продолжает петь. Песня дронов причиняет ему страшные мучения.

В небе мелькают молнии, кометы и пятна северного сияния. Хора и Заль окружает слепящий ореол, от одного взгляда на который у меня начинает болеть голова.

Их песня – это восходы и падающие звезды.

В глазах Заль пылает огонь любви и ненависти, лицо ее светится, зубы обнажены, кожа покрыта изображениями всего, что ей дорого, – изображениями Хора. Ее образ высечен у него на груди.

Оба заметно ослабли. Рана Заль кровоточит, и ей приходится опираться на Хора, чтобы не упасть. Он тоже выбился из сил, а Каладриус, которая лежит у него на груди, обвившись вокруг шеи, едва может поднять голову.

Несмотря на то, что Заль ранена, их силы равны. За прошедшие годы их узы не ослабли, и они поют как единое целое.

Они наполняют друг друга звуком, и голоса их становятся все выше, пока наконец не достигают ультразвуковых частот.

Хор берет новую ноту, прекрасную и ужасную, сладостную и свирепую, и Заль, вынужденная петь вместе с ним, начинает давиться и морщиться. Соловьи, кружащие над нами, извиваются и дергаются из стороны в сторону.

Я узнаю мотив. Против ее воли Хор вложил в уста Заль песню радости и созидания.

Ее лицо смягчается, в нем появляется проблеск узнавания, и она выводит дивную трель, неземную вибрацию, похожую на звуки пульсирующих звезд, которые я слушала в интернете.

Астросейсмология.

Так вот оно что… Истинная песня моей матери – это ария далекой звезды.

Заль преображается: ее кожа сияет, песня дрожью проходит по всему ее телу. Какая она красивая…

Хор едва держится в воздухе. Заметно, что он поет из последних сил.

Он делает вдох – она делает вдох – оба готовятся к финальному аккорду.

Небо замирает.

Они не сводят друг с друга глаз.

Вдруг по небу со свистом проносятся Соловьи, и в ту же секунду, изогнувшись всем телом, Заль выкрикивает ноту, которую, должно быть, хранила в себе годами.

Эта нота прочит гибель всего живого, в ней сливаются отрицание, недоверие, гнев и скорбь. Она – полная противоположность песни Хора.

Застыв на месте, я с ужасом наблюдаю, как мой новообретенный отец корчится от боли. Его голос становится сдавленным, надломленным. Яростная нота эхом разносится по Маганветару, сотрясая все вокруг. Магонцы хватаются за грудь, в самолетах, которые, подобно спутникам, обращаются вокруг города, бьются в конвульсиях пилоты, Весперс и Каладриус жалобно стонут.

Заль решила уничтожить все: свои узы, свою любовь, свой мир… наш мир.

Она поет песню-конец, пытаясь вызвать у Хора остановку сердца, и я чувствую, как мои силы угасают. Он должен ответить ей, должен призвать на помощь своих птиц, должен…

Встретившись со мной взглядом, Хор выводит мою ноту вместо своей.

Он поет громче, и в его песне слышится мое имя, и ЛЮБОВЬ ко мне, и вера в меня. Во мне есть что-то от каждого из моих родителей: от Заль, от него, от моих земных мамы с папой – и он принимает меня целиком.

Он верит, что я смогу сделать все, что захочу, даже без его помощи.

Он говорит мне, что я не последний представитель вымирающего вида.

Затем он сжимает Заль в объятиях – на мгновение они застывают посреди неба, сильные, непобедимые, смертельно раненные, – и поет свою последнюю ноту, не похожую ни на один звук на свете. Она идеально дополняет песню Заль и поглощает ее, лишая голоса обоих.

Сцепившись, они прыгают в пустоту – падают, падают, падают – и на них набрасываются стервятники.

Тишина…

Каладриус и Весперс издают жалобный вопль, возвещающий кончину хозяина, а затем цапля складывает крылья и падает вслед за ним. Я протягиваю к ней руки, пытаясь остановить ее, но уже поздно.

Мертвечина. Мертвые песни. Мертвые певцы, радостно стрекочут стервятники.

Стелющийся под нами туман окрашивается голубым, и сквозь него доносятся отголоски песни. Я шумно всхлипываю, прижавшись к спине своего кита. Моих родителей больше нет, а внизу мелькают лишь черные крылья.

Соловьи окружают меня широким кольцом, скандируя свою разрушительную песню.

Внизу начинается потоп. На наш город обрушивается ливень, по улицам проносятся ветра, дороги превращаются в реки, в которых плавают машины.

Теперь дроны поют сами. Разлетаясь по небу черными точками, они разносят повсюду страдания, голод, скорбь и смерть.

В голове мелькают ужасные картины: широко распахнутые глаза детей, застигнутых стихийным бедствием; силуэты зданий, которые вот-вот обрушатся; высохшая земля, покрытая трещинами; трупы, целые груды тел, ряды могил; мертвый океан, серый и безжизненный, мертвая земля, серая и безжизненная, мертвое небо.

Нервно сглотнув, я пытаюсь нащупать свою песню – единственное, что поможет мне предотвратить надвигающуюся катастрофу.

Ничего не выходит.

Происходит какой-то масштабный сдвиг, сопровождаемый рокочущим шумом. Я открываю глаза.