Наступал рассвет, и Саломея, уже понявшая, что эту глыбу ей не сдвинуть, тяжело вздохнула:

— Что ж, это твой выбор, учитель…

— Не называй меня своим учителем! — продолжал сердиться Креститель. — Не искушай меня своими телесами и лакомствами, диавол!

— Ты действительно сумасшедший. Антипа был прав, — печально вздохнула Саломея и постучала в дверь.

— Изыди, распутница! — хрипло кричал ей вслед Иоанн, и стены камеры содрогались.

«Распутница-а-а!» — еще долго отдавалось гулким эхом в закоулках темного подземелья, когда идумейка возвращалась наверх.

Боль и обида терзали строптивую девушку. Никто и представить не мог, на что она сможет решиться.

* * *

На дне рождения Антипы гости были пьяны и веселы. Тиберия гудела, отмечая всенародный праздник. В честь дня рождения царя самые бедные получили лепешки и рыбу, а те, кто побогаче, — щедрую денежную премию. Город славил великодушного Ирода Антипу — повелителя и благодетеля.

Царь был доволен собой, и когда пьяные гости убрались, а Иродиада уснула от выпитого вина, предался утехам. Перед ним танцевала наложница с лицом, скрытым вуалью. Прекрасное тело иудейки могло ввести в раж кого угодно, а тем более властителя, который, как и его покойный отец, был падок на доступную любовь. Энергичный танец наложницы подхлестнул Антипу, и он, не в силах сидеть спокойно, приплясывал вместе с молодой танцовщицей. Это был просто сказочный подарок ко дню рождения. На танцовщице было немного нарядов, и ее ровная смуглая спина с четко очерченной ложбинкой позвоночника, в меру широкие бедра и стройные, будто созданные хорошим ваятелем ноги не давали покоя стареющему царю.

Он прямо-таки пожирал девушку глазами.

— Танцуй, красавица, танцуй, — лепетал Антипа, а музыканты в углу продолжали наигрывать сладкую, как патока, мелодию танца живота.

Девушка была настоящей профессионалкой и могла украсить любой праздник не только в Иудее, но и в Риме.

— Открой лицо, покажись, — захлебываясь от похоти, пробормотал изрядно выпивший царь.

Вдруг девушка одним движением сняла вуаль. Это была Саломея. Красавица Саломея — точная копия своей матери, только гораздо моложе. Та Саломея, которая не давала Ироду покоя со дня своего приезда и по сей день. Та Саломея, которая все время отказывала ему, а теперь раскрылась, как весенний цветок, как сладкий плод, в честь его праздника. Антипа был в восторге. Он бросился в пляс рядом с падчерицей, предвкушая ночь страсти, будто вернулась его молодость или открылось второе, третье, четвертое дыхание. Жизнь прекрасна! И этим нужно пользоваться!

По древнему обычаю Саломея, исполнив танец наложницы, была обязана отдаться Антипе. За этим она и пришла. День рождения властителя закончился ночью любви. Крики, вздохи и сладострастные возгласы тонули в роскошном саду царского дворца. Они таяли, как возраст, которого боятся все стареющие правители, как молитвы неверующих в жизнь, как тает солнце каждый вечер в глубинах бескрайнего Иудейского моря…

— Проси, чего хочешь! — вымолвил рано утром усталый, но счастливый Антипа.

Он знал свой долг властителя — щедро вознаградить рабу любви поутру. Это был непререкаемый закон того времени, а слово царя незыблемо.

— Хочу… голову Иоанна Крестителя! — выпалила юная красавица.

Антипа потупил взор, горько задумавшись.

— Ну что застыл, властитель? — игриво спросила Саломея, обнажив бедро из-под шелкового покрывала на все видавшем царском ложе.

— Будь по-твоему! Да будет так! — прорычал Антипа и бросился в объятия своей юной любовницы.

* * *

К обеду голова учителя лежала перед Саломеей на подносе. Девушка долго и пристально смотрела на посиневшие мертвые губы, которые еще прошлой ночью произносили: «Мои мощи будут исцелять, спасать и крестить, мое крещение станет для мира благом — очистит его, и все начнется заново…»

— Никто и ничто не очистит, если я этого не захочу, учитель, — надменно прошептала внучка Ирода Великого мертвой голове.

Да, внучке грозного царя Иудеи удалось сделать то, с чем не справился ее дед.

— Что это? — воскликнула Иродиада, появившись в дверях.

— Это подарок, — хищно улыбнулась Саломея. — Голова твоего врага.

Глаза Иродиады вспыхнули ярким пламенем.

— Ах, вот ты, проклятый!

Царица-мать схватила меч, висевший на стене в светлице Саломеи, подбежала к подносу, размахнулась и…

Крик боли, ярости и бессилия потряс стены комнаты. Иродиада выронила меч и ничком упала на персидский ковер. То ли силы покинули ее, то ли высшая воля уберегла голову Иоанна от вторичного надругательства. Иродиада не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, лишь лежала и шептала:

— Ну наконец-то… Я отомщена… отомщена…

Заботливые служанки, подбежав, стали поднимать царицу, а Саломея, не теряя выдержки, совсем как ее мать в молодости, улыбнулась:

— Не волнуйся, мама, я сама уничтожу голову. Я тебе обещаю…

* * *

Помня о том, что случилось с матерью, Саломея не решалась разрубить голову Иоанна мечом. Она все-таки верила в чудеса. Боясь навлечь на себя гнев мандеев и своего возлюбленного Филиппа, Саломея пыталась втайне от всех сжечь голову, но синее пламя на останках Крестителя не желало разгораться. Утопить голову тоже не удалось. Несмотря на тяжелый груз, голова всплыла, как только ее выбросили с ладьи в Кинеретское озеро.

В отчаянии Саломея втайне от всех закопала голову пророка в безлюдном месте, но ее тут же нашли с помощью рамки, когда искали воду.

С этим проклятием Саломея продолжала жить много лет, но не говорила о нем никому, даже Филиппу, за которого все-таки вышла замуж. Недолго пришлось им наслаждаться своей любовью. Вскоре Филиппа сгубил медленно действующий яд, который когда-то заказал Ирод Антипа у алхимика Васыляки. Филипп умер совсем молодым, не оставив наследника.

Но и братоубийца Ирод Антипа не остался без наказания. Переворот, которого он так боялся, начался там, где его ждали меньше всего. На престол Рима сел новый император — Калигула, и Ирод Антипа был изгнан из Галилеи вместе с Иродиадой.

Нет, Иоанн Креститель ошибался, эта женщина не была безнравственной блудницей. Она и вправду любила Антипу и предпочла умереть с ним в изгнании.

А предприимчивая Саломея, унаследовав царство Филиппа, вышла замуж за двоюродного брата своей матери — Аристобула, царя Северной Сирии, и объединила Сирию в одно государство.

Слова пророка всю жизнь преследовали несчастную идумейку. Чтобы избежать беды, она спрятала десницу Иоанна в Сепфорисе, а голову в Дамаске. Лишь в старости, на смертном одре, она рассказала младшей дочери Саломее Второй свой страшный секрет…

1