Он протянул свой товар Сириусу, как бы предлагая купить.

— А, езжай отсюда! — разозлился римлянин, махнул куда-то рукой и для пущей убедительности схватился за короткий меч.

Странный лысый торговец спрятал товар обратно в корзину и, пришпорив ишака, ускакал прочь по каменной дорожке.

— Трибун! Здесь есть запасной ход! — подбежал к Сириусу легионер, которого отправили на разведку вокруг дома.

— Половина здесь, остальные со мной! — скомандовал Сириус и приказал разведчику: — Показывай, где это.

С тыльной стороны дома дверь была полегче, чем в лавке.

— Ломайте! — приказал Сириус. — И хватайте мерзавца. Первым, кто схватит, плачу серебром!

Четверо крепких воинов сцепили руки и, разбежавшись, одним мощным клубком выломали дверь черного хода. Но то, что ждало их внутри, заставило содрогнуться. Прямо в коридоре висел человеческий скелет, прибитый к одной из дверей гвоздями, а стены были измазаны кровью. Легионеры замерли от неожиданности. Вдруг из дальнего коридора на них кинулась огромная крыса величиной с верблюда. Грызун непомерных размеров целеустремленно летел прямо в гущу столпотворения незваных гостей, на что воины отреагировали по-разному: кто-то кинулся обратно на улицу, кто-то упал, закрыв голову руками. И лишь двое самых отважных римлян выставили копья вперед, желая дать отпор страшному чудовищу. Крыса-великан была уже совсем рядом, и мужественные легионеры зажмурились от страха. Только Сириус не испугался. Крепкой рукой он что было силы метнул свое тяжелое копье прямо в громадную пасть чудовища. Послышался звон разбитого стекла, и наваждение сгинуло. Двухметровый монстр исчез, как будто его никогда и не было. Опешившие римляне окаменели.

Но это было еще не все. Внезапно непонятно откуда на них налетел рой диких пчел. Всем известно, как страшны дикие пчелы в своем гневе. Их яд не раз становился смертельным для несчастных путников, желавших полакомиться медом в горах. Пчелы принялись кусать всех без разбору, и испуганные легионеры кинулись из ужасного дома наутек. Но не всем удалось спастись. Двое смельчаков, оставшихся на ногах во время нападения чудовищной крысы, приняли на себя удар пчел первыми. Это было жестоко и страшно. В диких муках боли они неистово катались по полу коридора, закрывая лица руками. Но пчелы были везде и жалили всюду. Жалили и тут же гибли, жалили и гибли. Их было так много, что, казалось, им нет конца.

— Закройте дверь! — скомандовал запыхавшийся Сириус уже на улице, и спасшиеся легионеры повиновались.

Где-то внутри слышались предсмертные крики их товарищей.

— Сжечь. Все сжечь, — тихо произнес Сириус.

Столб черного дыма повалил с места разыгравшейся трагедии. Он поднимался над горящим домом в лазурный августовский небосвод. Из окрестных домов выскочили испуганные горожане, но, увидев легионеров, равнодушно смотрящих на пожар, понемногу успокоились.

— Сегодня мы спасли город, — объявил Сириус. — В этом доме жил колдун, который получил свое.

Алхимик Васыляка с далекого холма наблюдал за тем, как горит его дом. Да, он был тем самым странным лысым торговцем на ишаке, которого не узнал ни один римлянин. Помогла весточка, которую принесла служанка Иродиады, быстроногая Афенди. Помня, как неспешно римляне идут строем, алхимик успел подготовиться к встрече гостей.

— Эти дикари не знают, что такое преломление света, и не знают, что такое зеркала, — смеясь, рассказывал Васыляка своему ишаку.

Скажем ради справедливости, что о зеркалах, а тем более о светопреломлении, в те времена на Земле знали единицы. А к тому же спрятать за зеркалами обыкновенную крысу, так расставить отражающие поверхности по всем коридору, так увеличить мелкого грызуна не каждому из ученых пришло бы в голову. Это мог, пожалуй, только Васыляка — скиф со странным именем, незаурядной внешностью и умом, опережающим время. Кроме того, покидая свое жилище, за зеркалом он успел повесить улей с дикими пчелами, которых берег для своих опытов.

— Эх, опять все придется начинать сначала, — вздохнул алхимик, оделся во все иудейское и снова стал похож на местного жителя.

Затем он лихо вскочил в седло и его ишачок послушно поплелся куда-то по горной дороге.

6

Неприступная крепость Махерон на горе у Мертвого моря стоит как памятник Ироду Великому. Именно он окружил эту вершину высокими стенами, выстроил башни наблюдения и роскошный дворец в самом центре Моавитского нагорья с удивительной архитектурой и богатыми покоями. Здесь, в крепости, в самой дальней темнице уже вторую неделю томился проповедник Иоанн. «Мудрец чувствует себя свободным и в заточении» — старая, как мир, истина полностью соответствовала поведению Крестителя. Он молился и молчал, не требуя ни воды, ни пищи, — надсмотрщики все приносили сами, когда им заблагорассудится.

В одну из душных иорданских ночей, когда влажность моря не давала дышать, а затхлый воздух подземелья заставлял глаза выкатываться из орбит, засовы на двери вдруг сдвинулись. Кто-то открыл запоры, и к Иоанну вошла… Саломея, которая так и не успела принять обряд святого водного крещения.

Она принесла истощенному учителю все самое вкусное: римский хлеб и нежирную сочную баранину, вяленую рыбу Галилейского моря, лучшие фрукты Кинеретской долины, восточные сладости, привезенные торговцами из Сирии и Египта, и, конечно, вино.

— Я не пью, — сухо сказал Иоанн.

Но и к еде он даже не притронулся, ибо нет пищи сильнее духовной, нет еды чище Святого Духа, нет веры, сильнее веры в Господа.

Всю ночь Саломея внимала речам Иоанна, как завороженная. Всю ночь он укреплялся в своей любви к ближнему и прощал тех, кто неволил его, ибо не ведали, что творили. Наконец Саломея взяла слово, пытаясь убедить учителя в том, что главная его ошибка — неравноправие между мужчиной и женщиной.

— Чем виновата Ева? Тем, что родила Адаму сыновей и дочерей, откуда пошел род людской? — с обидой восклицала Саломея.

— Тем, что вкусила запретный плод в саду Эдемском, и изгнал Господь непослушных детей своих из рая! — твердо ответил проповедник.

— Но если бы они остались в раю, мы сейчас не жили бы на свете. Не было бы человечества! — возразила строптивая идумейка. — Не было бы городов, людей, меня и тебя…

— Я родился волею Господа! Знамением архангела Гавриила! — повысил голос пророк.

— Ты родился от отца с матерью! Как можно узы любви, в которых рождается дитя, считать грехом? Прекращай говорить глупости. Откажись от этих слов… и я… выведу тебя отсюда, чего бы мне это ни стоило.

— Безбожница! Распутница! — окончательно рассердился Иоанн.

— Я просила тебя только об одном — о равноправии между мужчиной и женщиной. Подумай о том, во что превратится этот мир, если женщины станут ненавидеть мужчин, а мужчины — презирать женщин, как презирают рабынь…

— Даже если я покину мир живых, я не откажусь! Мои мощи будут исцелять, спасать и крестить. А мое крещение станет для мира благом — очистит его, и все начнется заново…