Впечатление каждый производил по-своему. Как только журналистка вошла в комнату, Саша бросился ее охмурять. Его всеядность Аню неизменно поражала, и она наблюдала за ним свысока. Соня в свою очередь суетилась, предлагая гостье чай и стараясь проявить все мыслимое гостеприимство.

Журналистка представилась богемным именем Ида и объявила, что делает фоторепортаж для журнала “Афиша” о жизни московских студентов. “Фо-о-оторепортаж…” – разочарованно протянула Аня. Она думала, что им предстоит развлекать журналистку общежитскими историями. С трудом верилось, что ее может заинтересовать их невыразительный быт.

Ида тем временем села на стул и положила рядом с собой пленочный фотоаппарат.

– А ты снимаешь на пленку? – тут же поинтересовалась Соня, считавшая своим долгом занимать гостей беседами как ответственная хозяйка.

– Да, – ответила Ида, оглядывая их комнату с неясным выражением лица.

– А что ты уже сняла?

– Днем я снимала день рождения как раз на этом этаже, прямо напротив вас. Там живут три девочки, вы их знаете? С первого, кажется, курса. Они ели торт, который испекла им мама. А потом я снимала в душе другую девушку.

– В душе? – недоверчиво переспросила Аня.

– Ну да. Я поснимала в коридоре, на кухне, на лестнице. Там познакомилась с девушкой, которая оказалась не против, чтобы я сняла, как она моется.

– И что, в “Афише” появятся ее голые фотографии из душа? – изумленно спросила Соня.

– Это как редактор решит.

Все помолчали. Саша выдержал паузу и галантно спросил:

– Будешь текилу?

Ида обвела всех взглядом и в свою очередь спросила:

– А вы здесь втроем живете?

– Да.

– Можно и текилу.

Первая бутылка текилы на четверых ушла так стремительно, что никто не заметил. Саша сбегал за второй. Ида быстро опьянела и стала ходить по комнате вихляющей походкой, заглядывая по углам и изучая плакаты на стенах. Несколько раз она щелкнула фотоаппаратом. Аня и Соня хотели позировать, но она им запретила. Вежливо обсудили учебу в МГИМО и работу в “Афише”. Допили вторую бутылку, сходили за третьей. Ида продолжала кружить по комнате с обеспокоенным видом, словно все никак не могла найти то, что ищет, – временами она останавливалась и снова делала кадр, но неудовлетворение не сходило с ее лица. Ане было ужасно интересно, что у нее получается, но пленочный фотоаппарат лишал их возможности узнать это немедленно.

– А это что у вас такое? – вдруг спросила Ида, тыча пальцем в густую тьму под столом.

– Радиола, – небрежно ответила Аня. – Мы иногда слушаем джаз. Хочешь, можем включить.

Радиолу выволокли на свет. Она была прекрасна в своем анахронизме: пухлый коричневый короб на тоненьких ножках, желтые пластмассовые кнопки, лакированная крышка. Поставили единственную пластинку, выпили. Заиграл Дюк Эллингтон. Сложно было представить больший декаданс – скрипучая джазовая запись, неряшливая студенческая комната, разморенные алкоголем люди.

Пока Ида фотографировала радиолу, Саша не оставлял попыток ее охмурить. Соня делала вид, что ничего не замечает. Аня почувствовала, как в ней закипает желание одновременно проучить ее за покорность и защитить от Сашиного бессердечия. Она специально протиснулась между Идой и Сашей и открыла окно.

– А вы вместе? – вдруг спросила Ида.

Аня повернулась, чтобы понять, к кому она обращается. Ида переводила взгляд с нее на Сашу и обратно.

Как обычно, удар с двух сторон: Аня одновременно почувствовала радость, что Соню обделили причастностью, – и негодование, что Соню обделили.

– Мы тут все вместе, – веско произнесла Аня.

Она повернулась к Соне. Та улыбалась приветливо до зубовного скрежета. Ане захотелось подскочить к ней и влепить пощечину: ну как ты можешь быть такой спокойной? Вместо этого она медленно подошла к Соне и приобняла ее за талию. Укрыть бы ее от всего мира, сберечь, обезопасить – от этой вертлявой журналистки и ее обидных предположений, от Сашиного безразличия, от собственной ревности.

– Ты чего? – ласково прошептала Соня ей на ухо. – Ты из-за чего-то расстроилась?

Аня помотала головой, радуясь, что в темноте не видно, как плаксиво блестят ее глаза.

– Пошли танцевать, – сказала она.

К джазу примешивался стрекот затвора, но Аня больше не обращала на него внимания – ей стало абсолютно неважно, как она получится на этих фотографиях и насколько интересной на них покажется ее жизнь. Мир вокруг плавал в расфокусе, единственным четким пятном в нем было Сонино лицо. Аня поцеловала ее – стрекот затвора усилился. Выпили еще текилы. Комната была погружена во мрак, горела только настольная лампа на гибкой ножке, отвернутая в потолок, – из-за нее все люди и предметы отбрасывали на стены длинные мягкие тени. Ане было жарко, щеки пылали. Она подошла к распахнутому окну и закурила. Краем глаза она продолжала видеть, как Саша вьется вокруг Иды, но ту, кажется, он мало интересовал – она фотографировала Соню. Аня выдохнула сигаретный дым в окно – он отхлынул назад и потек в комнату. Соня подошла к ней, взяла из пальцев сигарету. Аня видела, как легкий завиток волос у нее на виске покачивается от ветра. Соня поцеловала ее. Она так редко делала это первой, что Аня мгновенно растаяла: вся ее горечь и злость улетучились.

Она скорее почувствовала, чем увидела, что к ним подскочила Ида, но окружающий мир потерял всякое значение. Аня увлекла Соню вниз, на пол. Доски пола были вытерты до гладкости. Сонины волосы на ощупь были мягкие, как пена. Аня начала ее раздевать. Она чувствовала себя как будто в трансе от укачивающей музыки, тепла, разливающегося по телу, мягкого полумрака и головокружения. Аню переполняло блаженство. Закрыв глаза, она пробежала пальцами по Сониным плечам, груди, начала спускаться ниже и подумала, что никогда не будет счастливее.

– Меня сейчас стошнит, – сообщила Соня, резко села, а потом пулей вылетела из комнаты.

В мире включили свет.

Оказалось, что Ида нависает над ней с фотоаппаратом, а в комнате холодно от распахнутого окна. Аня села на неожиданно твердом полу и огляделась, приходя в себя. Саша как ни в чем не бывало разлил текилу – кажется, это была уже четвертая бутылка. К Ане внезапно вернулась отвратительная трезвость, так четко она вдруг увидела все вокруг. Она выпила залпом и тут же подставила стопку для новой порции.

– А у вас можно остаться на ночь? – спросила Ида, глядя на Аню с интересом. В общежитии запрещалось ночевать гостям, но способы существовали – можно было залезть в окно и прокрасться мимо коменданта. Саша пошел проводить Иду и помочь ей проникнуть внутрь. Аня осталась в комнате одна.

Она закрыла окно, чтобы не дуло, и закурила. Дым изломанной линией повис в воздухе – окно пришлось снова распахнуть. Стало холодно и одновременно очень паршиво на душе.

Дверь отворилась, Аня вскинула голову. Вот бы это Соня вернулась. Хотелось хотя бы минуту побыть с ней наедине. На пороге и правда стояла Соня. Аня качнулась к ней навстречу, но прежде, чем успела сделать шаг, Соня ойкнула и снова выскочила из комнаты.