– Как? – спросила Аня. Она по-прежнему чувствовала себя очень расслабленной. Страх и непонимание от всего, что с ней происходит, существовали в другой вселенной – в этой можно было не беспокоиться. К тому же наблюдение за Дианой действовало на Аню умиротворяюще – плавность ее движений, неспешность речи казались такими правильными, что хотелось вечно смотреть и слушать.

– Ну, эта баба сказала, что под конец обучения мы попробуем освоить глубокий минет. И что тот, кто сможет его сделать и продемонстрировать остальным, получит титул “королева минета”. Все, что требовалось, – до конца проглотить резиновый член.

– И ты?.. – завороженно спросила Катя, кажется впервые перестав хихикать.

Диана развела руками и слегка наклонила голову, словно артист на сцене. Катя снова засмеялась.

– Ненормальные, – проворчала сверху Наташа. – Н-нашли что обсуждать. И травой вашей пасет уже на всю хату.

Катя высунулась из-под верхнего яруса, чтобы увидеть ее, и спросила:

– Теперь ты расскажи какую-нибудь историю про секс. Что-нибудь стыдное.

– Нет у м-меня таких историй, – отрезала Наташа.

– Ну расскажи! – принялась клянчить Катя. От травы она стала игривой, как котенок. Сейчас Аня не чувствовала от нее никакой угрозы. – В тюрьме у вас наверняка что-нибудь было! А это правда, что там всех насилуют?

– Д-дура ты, что ли? – в сердцах спросила Наташа.

Катя опять захихикала, но не унималась:

– Ну, я сто раз слышала, что в колониях бабы парами живут.

Наташа с явной неохотой кивнула:

– М-многие и живут. Если долго сидишь, то прицепляешься к кому-то. Я лично мало сидела. И у меня муж есть!

– Тебе бы, Катька, легко в тюрьме было, – вальяжно заметила Диана. – Ты и так с девушкой встречаешься.

Катя снова плюхнулась на свое место.

– Чуть-чуть осталось, – объявила она, разворачивая бумажку. – Надо добить. Будешь?

Аня помотала головой.

– Ну, тогда что-нибудь расскажи. У тебя есть какие-нибудь стыдные истории?

– Меня однажды чуть из университета не выгнали за голые фотографии, – благостно улыбаясь, сказала Аня.

– Вы все какие-то извращенки! – вскричала Наташа, упала на подушку и демонстративно повернулась к сокамерницам спиной.

– Рассказывай! – обрадовалась Катя. Она с ювелирной точностью уронила крошку гашиша на зажженную сигарету и вставила ее в бутылку.

…По мнению Ани, тот вечер свернул не туда, когда достали радиолу. Кто-то другой мог бы сказать, что когда открыли третью бутылку текилы, и был бы прав, но не до конца. Текила провоцировала безумие, но радиола задавала ему тон. В общежитской комнате она выглядела настолько неуместно и дико, что сообщала всему вокруг какой-то разнузданный шик.

Радиола попала к ним ненадолго: Аня купила ее в подарок, но еще не успела вручить. К ней прилагалась единственная пластинка – пока ею просто хвастались перед гостями. Гостей всегда было много: их комната пользовалась популярностью, потому что в ней было можно все.

Они жили здесь втроем – Аня, Соня и Саша. Неофициально, конечно, – официально разнополым людям в общежитии жить вместе не полагалось, но Саша заходил к ним так часто, оставался так долго и обрастал вещами так быстро, что в конце концов у него пропал всякий смысл уходить. Сначала у них возник совместный быт, а вслед за ним, совершенно естественно, – совместный секс.

Соню и Сашу познакомила Аня. Это случилось еще на первом курсе, но поначалу они мало общались втроем – скорее парами, и Аня была безусловным центром каждой из них. Она дружила с Сашей и иногда скатывалась в короткие романы с ним. Это всегда было приятно и необременительно. Еще она дружила и с Соней – а влюбившись, стала проводить с ней все свободное время. Когда Соня и Саша сблизились между собой, Аню это даже обрадовало – чаще проводить время втроем было весело. Она совершенно упустила момент, когда Соня и Саша сблизились настолько, что она оказалась лишней.

Это открытие было невероятным и мучительным, и Аня не торопилась его принимать. Впрочем, осознание заняло много времени у всех участников. Конфигурация их отношений то и дело менялась, и эти перемены сопровождались взаимными обидами, ссорами и приступами ревности. На пятом курсе неожиданно наступило затишье. Они как раз стали жить втроем, и сперва Ане показалось, что наиболее стабильный расклад найден. Но ничего стабильного в нем, конечно, не было, даже наоборот. Ревность стала ощутимее, как только они съехались. Как в эталонном любовном треугольнике, каждый был влюблен невзаимно. Аня отчаянно тосковала по Соне, Соня – по Саше, а Саша в принципе был слишком ветреным, чтобы по кому-то тосковать, что только добавляло драмы. Напряжение росло.

Их комната больше напоминала логово. Она была забита всяким хламом – гипсовой головой Ленина, настолько огромной, что ее использовали как табуретку, полными и пустыми бутылками, стаканами из-под чая, лампами и подсвечниками, велосипедными звонками, книжками по истории, приспособлениями для кальяна, подушками, пледами и радиолой. Одну из двухъярусных кроватей, стоявших здесь, Аня, Соня и Саша разобрали, а матрасы положили на пол, соорудив себе лежбище на троих. Их комната постоянно бывала полна людей, которые курили, пили, пели и играли на гитаре.

Когда Аня мысленно возвращалась к тому времени, она помнила только бесконечный мрак. Мраком было их жилище, мраком были отношения, мраком было все, что Аня видела, заглядывая внутрь себя. И в этом мраке была единственная пламенеющая точка – Соня. Как маяк, направлявший ее в темноте: Соня села, Соня встала, Соня рассмеялась. Аня ловила каждое ее движение. Однако она знала, что подобраться к маяку близко больше нельзя. Соня отдалялась, и это вызывало в Ане настоящую ярость. Она желала отомстить. Это делалось очень просто: достаточно было переключить внимание Саши на себя. Аня прибегала к этому оружию часто и каждый раз испытывала парадоксальный набор эмоций: глядя на Сонино страдальческое лицо, она чувствовала торжество, и раскаяние, и злорадство, и стыд, и нежность. Со временем эти чувства вообще перестали ее покидать – само Сонино существование превратилось для Ани в зияющую рану.

И вот однажды вечером Ане позвонил общежитский друг и сказал: тут пришла журналистка, она делает репортаж о жизни московских студентов, и я подумал – с кем еще, как не с вами, ей пообщаться.

За минуту до этого Аня успела опрокинуть в себя первую стопку текилы (алкоголь был главным скрепляющим раствором их с Сашей и Соней союза) и не имела ничего против гостей. Через пять минут журналистка стояла на их пороге.

Она была худощавая и с огромной копной кудрявых волос. Некрасивая – Аня с сожалением отметила, что такие роскошные волосы пропадают зря. Вид имела дерзкий и при этом настороженный, словно чувствовала себя не в своей тарелке, но старалась не подавать виду. Кажется, она немного побаивалась своего задания, и это, наравне со второй стопкой текилы, придало Ане уверенности. Журналисты к ним ходили нечасто, и на них, конечно же, хотелось произвести впечатление.