Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот какую тайну поведал ей Абрахам. Ему удалось ее разгадать: любовь – это ответ, всегда и везде.
I.
Однажды утром Фэйт проснулась от запаха яблочного пирога. Аромат был такой сильный, что она могла поклясться: Мария печет на кухне ее любимое лакомство. Но, выглянув в окно, Фэйт обнаружила, что приемная мать выдергивает с корнем все посаженные девочкой растения и бросает их в костер. Фэйт усердно выращивала ингредиенты для Бодрящего чая, смородину и тимьян, а теперь от них, как и от прочих растений, остались одни веточки. Марта не надела перчаток, и ее руки, исколотые колючками, кровоточили, однако она будто не замечала этого, выполняя свой благочестивый долг, стоя близко к огню и следя, чтобы тот не потух.
Фэйт вышла во двор и с горечью увидела, что сад уничтожен. Ее рыдание согнало воробьев с деревьев, подул ветер с моря, принесший терпкий соленый запах. Марта схватила Фэйт за руку и, к ее удивлению, кольнула маленьким ножом для чистки овощей, которым обрезала черенки растений. Две капли черной крови упали на землю, обжигая траву.
– Зло все еще в тебе! – закричала Марта, увидев это.
После всего, что она сделала для спасения девочки, та по-прежнему несла в себе заразу. Марта отдала ей все: дом, уют, свое прошлое. Прирожденную ведьму невозможно излечить, изменить, приручить и заставить повиноваться, даже если она притворяется паинькой. Марта поднялась наверх, обыскала комнату девочки и вскоре обнаружила черное зеркало и записную книжку, которую разорвала на мелкие кусочки. Когда Марта разбила зеркало, стекло раскололось на тысячу черных осколков, один из которых вонзился ей под самый глаз, оставив небольшую, но глубокую отметину, словно от птичьего клюва. С того времени окно в спальне Фэйт было наглухо заколочено, а дверь запиралась на ночь снаружи.
– Я спасаю тебя от зла, – невозмутимо заявила Марта, когда девочка, взбежав по ступенькам, обнаружила, что ее комната стала еще больше похожа на тюремную камеру. – Ты будешь делать то, что я велю?
– Разумеется, мама.
Слова обожгли рот Фэйт: по природе она вовсе не была лгуньей, но, конечно, не собиралась следовать нелепым правилам приемной матери.
Была пятница. Фэйт знала, что вечером на кладбище ее будут ждать женщины, может быть, до самого рассвета, настолько они отчаялись и нуждаются в ее помощи. Она сидела, словно пленница, на полу в своей комнате, где рамы были заколочены гвоздями. Ей по-прежнему казалось, что она ощущает запах яблочного пирога с корицей и тростниковым сахаром – такое лакомство мать всегда готовила на ее день рождения. Настоящая, утраченная мать, которая говорила, что надо всегда оставаться собой, даже если приходится скрывать от других подлинную сущность.
Аромат яблок пробудил в памяти Фэйт картины ее жизни. Она представила себе лес, высокие папоротники, бездонное озеро со змеем, который ест хлеб из ее рук. Девочка вспоминала голос матери, певшей ей перед сном, куклу, которую смастерил для нее человек по имени Козлик, волка, спавшего рядом с ее кроватью, природный рыжий цвет своих волос до того, как их перекрасили отваром коры и чернилами. В памяти Фэйт возникали женщины, приходившие к ним ночью, лечебные снадобья и заговоры, которыми помогала им мать, зачастую не требуя ничего взамен. В них часто использовались яблочные семечки, которые носили в амулетах, или просто красное яблоко, которое прокалывали иглой и при этом многократно повторяли имя любимого. После этого женщина должна была перед сном положить яблоко себе в постель, а потом испечь с ним пирог и накормить возлюбленного. Фэйт помнила, в какой книге написано все, что ей было нужно знать.
* * *
Именно в эту ночь, запертая в своей комнате, Фэйт осознала, что предаст себя, а может быть, и вовсе потеряет, если станет, как и раньше, подчиняться Марте. Необходимо делать то, что она сама считает правильным. Стоял май, мир зазеленел, и Фэйт желала быть его частью. Она не будет тратить еще один год, притворяясь кем-то другим, не той, кто она есть на самом деле.
Была последняя пятница месяца, и Фэйт знала, что в Грейвсенд приедет торговец-разносчик. Он может ей помочь. Как только Марта легла, Фэйт достала садовую лопату, спрятанную под кроватью, и ударила ею по матовому стеклу. Оно треснуло, Фэйт выдавила сверкающие осколки, дождем посыпавшиеся в сад. Выбросив в разбитое окно котомку с пожитками, она спустилась, держась за колючие растения, обвивавшие дом. Как только ноги коснулись земли, Фэйт припустила изо всех сил.
Девочка помчалась к Индейской тропе, которая вела через Бруклинскую равнину к тому месту, где обычно располагались на ночь Джек Финни и его конь. Она отдала торговцу все сколько-нибудь ценное, полученное от женщин Грейвсенда. Столового серебра оказалось не слишком много, и Фэйт беспокоилась, что он ей откажет. К тому же, когда она передавала ему серебро, в ее руках оно почернело. Однако Джек Финни умел распознать подлинное серебро. Еще дома, в Корнуолле, ему доводилось слышать о женщинах, в руках которых серебро чернело, и он знал, кем их считали. Однако Джек привык во всем руководствоваться практикой и старался не иметь дела с магией. В основном его заботили покупки, продажи и хороший уход за лошадью. Ночью он держался подальше от проселочных дорог, где рыскали грабители в поисках людей, как он, прятавших жестяные коробки с серебром и мелкой монетой. Джек полагал, что для ребенка, убежавшего из дома, Фэйт ведет себя слишком спокойно, но видел, что намерения у нее самые серьезные. Она провела ночь в его фургоне под старым стеганым одеялом, которое он задешево приобрел на распродаже имущества только что умершей женщины. А когда Финни утром проснулся, девочка уже давно не спала.
– Нам необходимо уезжать прямо сейчас, – сказала она. – Как можно быстрее.
* * *
Марта погрузилась в глубокий сон, в котором увидела, как ее привязали к стулу и топят в озере. Она уже совершенно посинела и ловила ртом воздух. Проснувшись, она обнаружила, что промокла до нитки. На полу, рядом с кроватью, натекла целая лужа воды. Некоторые сны связаны с прошлым, другие обращены в будущее или к тому моменту, который человек проживает сейчас. Зайдя в комнату Фэйт, Марта увидела, что окно разбито, и выглянула наружу, чтобы проследить, куда ведут следы, хорошо заметные на песчаной почве. Следы терялись на полпути к дороге: то ли их замел ветер, то ли это был случай, когда ведьма передвигается, не касаясь земли, – так или иначе, ей удалось сбежать. И тогда Марта услышала стрекочущий звук. Он шел откуда-то из стены, и, когда она приложила ухо к штукатурке, стрекот почти оглушил ее, настолько он был громким. Марта спустилась, но звук по-прежнему ее преследовал, словно насмехаясь, шел за ней по пятам, как собачонка, хотя это был всего лишь черный жук, выползший из стены.
Схватив плащ и белый чепец, сшитый много лет назад еще в округе Эссекс, Марта выскочила из дома и, даже не закрыв дверь, бросилась бежать по тропинке, на ходу обращаясь непосредственно к Богу. Она привыкла считать, что делает его работу на земле, была готова изо всех сил сражаться с пороком и не могла смириться с потерей того, что имела. Добравшись до Индейской тропы, Марта увидела колеи, оставленные фургоном, и побежала дальше. Сердце громко стучало в груди, она задыхалась. Не для того забралась она сюда, в Бруклин, на край света, чтобы потерять то, чего желала больше всего на свете, не важно, по праву оно ей принадлежало или нет.