конца приходилось вправлять эти вывихи внимания! Иногда Женя негодовал, иногда падал духом. Зато бывал вознагражден сполна, когда случались у Кати осмысленные реакции, словечко, сказанное «впопад», вопросы по делу. Да и не по делу, впрочем, тоже: скажем, не позволяет Катя переворачивать страницу Шекспира, потому что туда села стрекоза, и Женя снисходит до этого вздора, не выказывает нетерпения, улыбается светло… Думаете, тоже увлекся стрекозой? Нет, вовсе не за ней он следил…

19

Разве что в последнем из таких эпизодиков не помешало бы расслышать слова.

Женя стоял перед сидящей прямо на песке Катей. Ветер унес из его книги закладку, и теперь нужное место предстояло найти.

Их увидел еще издали шагающий по пляжу Виталий, этот уже знакомый нам «плейбой». Загодя он придумал то, с чем подойдет. Подошел вот с таким «иронизмом»:

— Катенька! Ты учти: о чем бы он тебе ни пел, наш философ, все это давно упростил один знаменитый доктор. По фамилии Фрейд. Не знаешь? А он нездешний был, он из Вены…

Катя не поняла, конечно, только бровки вздернула.

А Женя стал бледен. Он не дал остряку пройти — уцепил его за плечо рукояткой своей палки. И подтянул его к себе.

— Пожалуйста! Не говорите больше ничего такого… При Кате особенно… Я ни разу еще не бил человека по лицу, и мне ужасно не хотелось бы…

— О-ля-ля… — оторопел тот. — Вы? Меня? По лицу?

— Я — вас. Поняли, да? Пожалуйста…

— Псих на свободе…

Испугался ли «плейбой» Виталий или его сбило с толку слово «пожалуйста», с нажимом повторенное, только он сделал вид, что ему очень странно и забавно. Часто оглядываясь, он удалился.

— Ну, Женечка, — выдохнула Катя, испытавшая страх и восхищение сразу. — А что тебе так не понравилось? Фрейд какой-то…

20

На спасательную станцию зашла Инка. Сразу полюбопытствовала:

— Ну-с, как наш план боевых действий? Выполняется, нет?

— Я опухла от него! — пожаловалась Катя. — Вот, гляди: только за сегодня я должна прочесть две главы отсюда… потом отмеченные места в «Избранном» Станиславского… нет, ты глянь, сколько крестов понаставил — их на кладбище меньше! А на закуску — статью какого-то Аполлона… Григорьева!

— Сурово, — удивилась Инка. — И главное, не туда гребете, по-моему. Он у нас должен что? Млеть. Таять! А если ты такую аспирантуру осилишь, тогда зачем нам он сам? И его бабка? Определенно не туда все поехало. Официально как-то, по-школярски… Надо же, чтоб не только ты от них зависела, но и они от тебя! Проще говоря, заиграть надо мальчика! Поняла? Вот погоди, я схожу искупаюсь, потом сообразим…

Инка расстегнула длинную молнию на платье и шагнула из него в купальнике.

Когда она уже шла к воде, Катя вдруг крикнула:

— А знаешь, почему я «заиграть» не могу? Потому что, кажется, я сама…

— Что-что? — крикнула Инка. — Не слышу. В мегафон давай!

Сегодня и впрямь штормило, ветер относил слова в сторону. Катя махнула рукой: ступай, мол, потом… А себе с ухмылкой сказала:

— «В мегафон!» Может, еще — по первому каналу ТВ?

А потом она услышала нарастающий звук мотоцикла. Она готовилась к этому и не была готова. Убедилась: да, точно… Оставив мотоцикл у ближайшей сосны, неторопливо спускается сюда с дюны Борис — тот самый парень, которого она видела тогда с Жениного балкона. Сейчас, правда, он не казался угрюмым.

— Катюха!

Перед его появлением она успела — показалось, что так будет лучше, спокойнее — убрать книжки по театру с глаз долой.

— А-а, Боря! — вполне сносно сыграла она приветливость. — Здорово… Каким ветром?

Боря этот не был говорлив, он был обстоятелен. В помещение заходить не стал, а сперва обошел вокруг Кати, всесторонне ее разглядывая. И хотя взгляд его был не злой, а скорее веселый, Кате стало зябко.

— Каким ветром? — переспросил Борис. — Зюйд-зюйд-вест! Годится?

— Что-нибудь есть от Костика?

— Есть, как не быть. Приветы тебе и посылочка.

— Посылочка? — изумилась она. — Откуда? Он на берегу?

— Не, берег еще не скоро. В нейтральных водах они.

— Ну и как же? Там теперь плавают отделения связи?

— Ага, — засмеялся Борис. — На китах стоят. А почтальоншами — акулы молоденькие.

Сели на ступеньках.

— Я вот все думаю, невестка: я-то где был, когда Костик тебя заарканивал? Я-то куда глядел?

Она ждала этого. Ждала и боялась.

— Боря, не надо. «Заарканить» меня вообще нельзя. А слово «невестка» говорится после свадьбы — так, нет? Слушай, а может, со мной еще кто-нибудь шутит так? Ты не подумал об этом?

Была пауза.

— Ты чего, Катюх? Какие шутки? Ваше с Костиком фото батя в большой комнате вывесил…

— Ну и зря.

— Не понял. Что у тебя, самочувствие плохое?

Она кивнула.

— Ты думаешь: а где ж посылочка? Вранье, небось? Ну правильно, ему трудно из океана. И что у матроса есть, чтоб послать? А вот есть! У него братан есть, который сделает…

Боря вынул из кожанки маленькую коробочку.

— Чтобы ты его и нас за шутников не держала! Давай палец…

Катя убрала руки за спину.

— Убери быстро! Выдумали, надо же… Ты б лучше цепь собачью купил! Привязали бы меня на все три годика к дому — и можно не сомневаться…

Но истина доходила до Бориса медленно.

— Постой, Кать! Это настоящее… Знаешь, какой пробы?

— Убери, я сказала! Боря, ну а если я передумала — как тогда? Если извинения прошу? У Костика, у всей семьи вашей, у Военно-морского флота? Да, Боря, да… Ну что делать, если мне другой человек понравился?

Когда до Бориса дошло, он стал отвешивать ей оплеухи. Такие, от которых не всякий мужик устоял бы на ногах!..

А потом вышла из воды блаженно улыбающаяся мокрая Инка и, дойдя до «спасалки», ужаснулась. Свою подругу она нашла в состоянии, которое называется «нокдаун». Кровоточили нос и губа; плакать Катя уже могла, а соображать — еще нет; падая, она здорово грохнулась затылком. В общем, Борис принял меры, чтобы его не держали за шутника.

Понуро, подавленно брел он восвояси, к мотоциклу.

— Катька… Что это?! Мамочки… — Инка не знала, оказывать ли первую помощь, задерживать ли этого «амбала»…

— Ты что же, бандюга, с девчонкой сделал?! Да я сейчас милицию!.. Горилла безмозглая, уголовник! — кричала она. — Далеко не уйдешь… Через двадцать минут протокол на тебя будет!!!

Но Катя считала как-то иначе. Выгибаясь и запрокидывая голову, чтобы кровь не так обильно текла из носа, она проговорила несуразное:

— Догони… Скажи, что все правильно… я не в обиде…

— Чего-чего?!

— Не в обиде… И никакого не