А вот как обстояло дело о поездке А. Бошняка к Пушкину на самом деле. 15 июля последовало устное распоряжение царя И.О. де Витту о поездке его агента Бошняка в Псковскую губернию. Распоряжение было передано де Виттом коллежскому советнику Бошняку одновременно с выдачей командировочных денег.

16 июля в «Русском инвалиде» помещены: царский указ от 13 июля о публикации постановлений по делу «злоумышленников», доклад Верховного уголовного суда Николаю I с «росписью государственным преступникам, приговором Верховного уголовного суда осужденным к разным казням и наказаниям», указ Верховному уголовному суду от 10 июля о «пощадах» (смягчении наказаний), выписка из протокола Верховного уголовного суда от 11 июля о замене четвертования повешением. Спустя день в «Северной пчеле» были напечатаны манифест от 13 июля по поводу окончания действия Верховного уголовного суда и сообщение о казни.

В тот же день, 17 июля, А.С. Пушкин с Н.М. Языковым уезжают в Псков. По прибытии Пушкин был освидетельствован на состояние здоровья во врачебной управе в связи с предложением псковского губернатора. Сохранилось свидетельство за подписью В. Всеволодова в том, «что он (Пушкин) действительно имеет на нижних оконечностях, а в особенности на правой голени, повсеместное расширение кровевозвратных жил».

19 июля псковский губернатор Б. Адеркаса подал на имя прибалтийского генерал-губернатора маркиза Ф.О. Паулуччи рапорт с приложением прошения А.С. Пушкина на высочайшее имя, медицинского свидетельства о болезни поэта и подписки его о непринадлежности к тайным обществам.

Именно в это время И.О. де Витту и поступает личное указание императора Николая осуществить проверку поэта А.С. Пушкина на лояльность. Разумеется, что сам генерал не мог лично отправиться в Псковскую губернию и заниматься изучением поведения поэта. Во-первых, он был бы там слишком заметен, а во-вторых, у него были и неотложные дела в Южной армии, где тоже не всё было спокойно. Поэтому де Витт вполне логично отправляет в Псков своего агента. Причем самого лучшего — А.К. Бошняка.

Это был настоящий профессионал, интеллектуал, возможно, один из лучших секретных агентов за всю её историю. А. К. Бошняк являлся помещиком Херсонской губернии, был однокашником поэта В.А. Жуковского, в своё время был избран уездным предводителем дворянства. Человек он был, по отзыву декабриста С.Г. Волконского, «умный и ловкий, принявший вид передового лица по политическим мнениям». Александр Карлович Бошняк официально состоял в ведомстве Коллегии иностранных дел и являлся родственником коменданта Саратова И.К. Бошняка, храбро защищавшего в своё время город от Пугачева.

Из рапорта А.К. Бошняка: «Целью моего отправления в Псковскую губернию было сколь возможно тайное и обстоятельное исследование поведения известного стихотворца Пушкина…»

Итак, над поэтом нависла угроза, причем гораздо более страшная, чем недавняя высылка из Одессы в деревню. Одно дело — наказание за любовный роман с супругой наместника и совсем иное — обвинение в связях с государственными изменниками.

19 июля из Петербурга в Новоржев отбыл секретный агент при начальнике херсонских военных поселений А.К. Бошняк с фельдъегерем Блинковым. На основании словесного приказания графа де Витта он имел цель произвести «возможно, тайное и обстоятельное исследование поведения известного стихотворца Пушкина, подозреваемого в поступках, клонящихся к возбуждению и вольности крестьян», и арестовать его и отправить, «куда следует, буде он оказался действительно виновным». Для ареста Пушкина Бошняк имел открытый лист, выданный под его расписку из канцелярии дежурств Е.И.В. за № 1273 на имя фельдъегеря Блинкова. Открытый лист на арест — это почти неограниченные полномочия. С этого момента судьба Пушкина была всецело в руках де Витта и Бошняка.

20 июля А.К. Бошняк с фельдъегерем Блинковым приехали в Порхов. Оставив здесь Блинкова на случай ареста Пушкина (официальная версия), Бошняк в одиночку отправляется в Новоржев и вечером приезжает на станцию Ашева, что в 74 верстах от Порхова и в 84 верстах от Михайловского. Там он получает первую информацию о Пушкине, о котором удается узнать только то, что поэт живет в данный момент в некотором расстоянии от Новоржева.

Тем временем в Москве происходят события, которые могли самым негативным образом сказаться на судьбе Пушкина. В тот же день, 20 июля, кандидат Московского университета А.Ф. Леопольдов, получив от Л.А. Молчанова стихи из пушкинской элегии «Андрей Шенье», делает на них надпись: «На 14-ое декабря» и перед отъездом своим в Саратовскую губернию, по просьбе В.Г. Коноплева, секретного агента генерала И.Н. Скобелева, списывает ему эти стихи. В результате доклада А.Ф. Леопольдова перед властью оказалось налицо прямое доказательство не только полного сочувствия Пушкина декабрьскому мятежу, но и пропаганда им памяти мятежников. Донос Леопольдова — это почти приговор. Судьба поэта повисла на волоске… Теперь спасти его могло разве что чудо.

Тем временем Бошняк приезжает из Ашевы в Новоржев и начинает там свою работу по выявлению настроения опального Пушкина. Остановившись в гостинице, Бошняк узнает от её хозяина Катосова, что Пушкин был на ярмарке в Святых Горах, что он «скромен и осторожен, о правительстве не говорит, и вообще никаких слухов об нём по народу не ходит», что никаких возмутительных песен не сочинял. В гостинице Бошняк знакомится с уездным заседателем Чихачевым, знакомым, по его словам, с Пушкиным. По свидетельству Чихачева, Пушкин ведёт себя скромно.

А в это время следует ещё один удар по Пушкину, да какой!

21 июля из Варшавы поступает «всеподданнейший рапорт великого князя Константина Павловича» о составе бумаг прибывшего из-за границы П.Я. Чаадаева. Великий князь сообщает, что среди них «заслуживают особого внимания стихи под названием: “Смерть” (“Кинжал”), в коих упоминается о Занте». «Кинжал» — это, по сути, гимн готовящемуся к цареубийству Каховскому, тем более что об этом просигнализировал сам старший брат императора! Думается, что к этому времени вопрос об аресте Пушкина был в принципе делом решённым. Чтобы поставить окончательную точку в этом вопросе, оставалось подождать только заключения Бошняка.

А Бошняк тем временем присутствует в Новоржеве на обеде у уездного судьи Д.Н. Толстого. При этом он выдает себя за путешествующего ботаника. Легенда выглядела вполне натурально, так как Бошняк действительно серьёзно занимался этой наукой и даже был автором нескольких книг по ботанике. За обедом Бошняк расспрашивает о Пушкине хозяина и его гостей — смотрителя по винной части Трояновского и губернского предводителя дворянства А.И. Львова. Все они отзываются, что Пушкин живет скромно.

Затем Бошняк переезжает из Новоржева в имение П.С. Пущина село Жадрицы, «от которого вышли все слухи о Пушкине, сделавшиеся причиною» посылки Бошняка. Целый день он гостит у Пущиных. Путешествующего «ботаника» принимают Пущин, его жена и сестра. В ходе бесед Бошняк узнает, что хозяева «иногда видали Пушкина в русской рубашке», что он «дружески обходится с крестьянами, и брал за руку знакомых, здоровался с ними»; что «иногда ездит верхом и, достигнув цели своего путешествия, приказывает человеку своему отпустить лошадь одну, говоря, что всякое животное имеет право на свободу»; что «никаких новых стихов его или песен (им) известно не было», что «Пушкин ни с кем не знаком и ни к кому не ездит, кроме Осиповой»; что «ведёт себя несравненно осторожнее противу прежнего». Не удовлетворившись этими сведениями, основанными «не наличном свидетельстве, а на рассказах, столь обыкновенных в деревнях и уездных городках», Бошняк направляется в Святогорский монастырь.