Пожелание Гази получило горячий отклик у находившихся в заведении белогвардейцев. Посыльные тут же разбежались во все стороны. Спустя какое-то время вновь собрались оркестр балалаечников и танцоры. Поприветствовав Гази-пашу, они принялись играть с еще большей страстью, чем прежде. Гази довольно откинулся на спинку стула и, положив руки на колени, отбивал пальцами ритм. Затем, когда оркестр доиграл, он вскочил на ноги и долго аплодировал музыкантам. Публика была благодарна ему за возможность вновь услышать родную музыку, посмотреть родные танцы, послушать родную речь здесь, на чужой земле, которую им вскоре надлежало покинуть.

Маленький Леонид чувствовал, как сердце его разрывалось от волнения: он и стоял рядом с пашой, и был свидетелем всего этого великолепия. Он был настолько взволнован, что ему казалось, будто бы сам Мустафа Кемаль, ожив, улыбнулся ему со своего портрета. Все спуталось в сознании Леонида. Он почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Не сдержавшись, он заплакал. Гази, заметив это, улыбнулся и, протянув руку, погладил мальчика по голове: – Не плачь, не плачь, маленький! Все будет хорошо.

Леонид, все еще держа в руках тарелки, которые хотел было унести в мойку, пытался взять себя в руки и ответить: – Я знаю, господин… и очень люблю вас.

Слезы продолжали течь по его щекам. Паша с улыбкой на лице вытер его щеки. Наклонившись к сидевшему рядом Кылыч Али-паше, прошептал что-то ему на ухо. В тот вечер, когда паша и его приятели уходили из казино, Кылыч Али-паша незаметно положил что-то в карман Леонида. Тот ошарашенно пошарил по карманам и нащупал какую-то бумажку. Вытащив ее на свет, он от удивления чуть не лишился дара речи: в его ладони лежала купюра в пятьдесят лир. Маленький Сенкопоповский зарабатывал в месяц всего шесть. И когда он шел в свой небольшой домик, то глаза его светились от счастья, а сердце готово было выскочить из груди.

* * *

Сеит не хотел торопиться с принятием турецкого гражданства и сменой фамилии. Именно в этот период он вновь начал задумываться над переездом в Америку. Мюрвет же, наоборот, постоянно напоминала мужу о необходимости оформить документы согласно новому образцу. Она чувствовала, что Сеит медлит, и подозревала, что у того имеются в запасе другие планы. И именно поэтому женщина без устали напоминала мужу о том, что из-за их промедления дети могут лишиться места в школе. В конце концов Сеит, не сумев отразить напор жены, в очередной раз смирился с тем, что не сумеет так просто уехать из Стамбула, и вскоре их семья подала заявление в ближайшую контору, которая находилась в районе Алемдар. Несмотря на то что Сеит хотел оставить фамилию Эминов или Эминоглу, у него не получилось это сделать. Первая не отличалась от той, что была в его русском паспорте, а вторую уже использовал кто-то другой. Однако он упорно искал фамилию, которая напоминала бы ему о прошлом, и в итоге остановился на фамилии Гюрчынар – «пышная чинара». Его отец наверняка обрадовался бы тому, что столетняя чинара, росшая в их дворе в Алуште, вошла в историю именно таким образом. Возможно, именно эта чинара, под которой прошло его детство, под которой он играл с братьями, разговаривал с отцом и ветви которой переплетались с ветвями стоявших неподалеку сосен и заглядывали в окно его комнаты, принесла бы им удачу.

Когда школа вновь открыла свои двери, Леман и Шюкран, теперь уже с фамилией Гюрчынар, присоединились к своим одноклассникам. Мюрвет была довольна. Однако принятие турецкого гражданства не дало Сеиту никаких преимуществ. После того как Флорью закрыли, он, понимая, насколько стеснен в средствах, всю осень и зиму искал себе партнера по бизнесу. Но тщетно. Следующим летом они вновь жили на заработанные ранее деньги. Теперь он носил новую фамилию, но так и не сумел найти новую работу. Впрочем, времени на это жаловаться совсем не было. Помимо нужды в деньгах, семью Гюрчынар ждала другая беда.

Ближе к весне выяснилось, что Шюкран начала быстро уставать. Она не могла просыпаться по утрам, с трудом доходила до школы, а вернувшись домой, так и норовила прилечь. У нее пропал аппетит. Лицо с каждым днем становилось все бледнее. Сначала все подумали, что, должно быть, у девочки какие-то проблемы в школе. Но когда родители поговорили с учителями, то поняли, что ошибались. Сеит начал верить в то, что дочь, ввиду своего неспокойного характера, просто завидует сестре и пытается привлечь к себе внимание. Несколько раз он выговаривал жене за то, что та балует дочерей. Однако недуг его младшей дочери был гораздо серьезнее, нежели простой детский каприз.

Однажды утром, когда Мюрвет будила детей, она поняла, что Шюкран сгорает от жара. Маленькая девочка не могла найти себе места – настолько ей было больно. Встревоженная Мюрвет попыталась сбить температуру с помощью холодных полотенец, но тщетно.

И Сеит, увидев, как его дочь мечется в жару, пожалел о том, что недавно списывал все на детские капризы. Они оставили Леман у Эмине и тут же бросились на поиски врача. Эмине, увидев, как Сеит, взяв младшую дочь на руки, нес ее по улице и как встревоженно семенит рядом Мюрвет, то и дело поправлявшая мокрое полотенце на лбу девочки, искренне посочувствовала им. Поправляя шторы, женщина пробормотала себе под нос:

– О, Аллах! Неужели страдания этих несчастных еще не прекратились?

Когда Сеит и Мюрвет вышли на главную улицу района, то оказалось, что машин нигде нет. К их несчастью, трамваев также не было видно. Они прошли район Махмутпаша и оказались в Хасеки. Доктор Али Шюкрю, осмотрев юную пациентку, сказал обеспокоенным родителям, что у нее малярия, и выписал необходимые лекарства. Дома Шюкран уложили в родительскую постель и начали лечение. Из-за того, что Мюрвет не могла долгое время находиться вне работы, она написала письмо Фетхийе. Спустя пару дней та, взяв свою дочь Севин, приехала на помощь.

К концу недели начало казаться, что девочка поправляется. Однако спустя пару дней ее состояние снова ухудшилось: она лежала в бреду, а ее губы что-то бессвязно бормотали. Все собрались у изголовья ее кровати и думали, что делать. В то время Сеита дома не было. Соседка Сафие-ханым посоветовала им обратиться к доктору Факачели, работавшему в госпитале имени Святого Георгия в Куледиби. Фетхийе тотчас же нашла машину.

Доктор Факачели, осмотрев Шюкран, строго спросил:

– Кто мать этой девочки?

И, не дождавшись ответа, продолжил:

– У этого ребенка тиф. Ей нужно остаться здесь, домой она не поедет.

Мюрвет начала плакать.

– Господин доктор, мы не можем ее оставить!

Она боялась, что не сумеет оплатить услуги частного госпиталя. Факачели продолжил настаивать на своем:

– Нет! Нельзя забирать ее домой! Девочке нужно очень интенсивное лечение. Болезнь запущена. Как же вы собираетесь лечить тиф дома?

– Вылечим, доктор, вылечим! – взмолилась Мюрвет. – Как скажете, так и будем лечить. Поверьте, у нас попросту нет возможности оставить ее здесь.

Доктор, сев за стол, начал писать рецепт.

– Хорошо, коль настаиваете. Но знайте, что вы идете на большой риск. Потом не возвращайтесь и не говорите, что я погнал вас прочь. Больной нужен полный покой. И лекарства ей следует давать в установленном мною порядке. Она должна постоянно находиться одна в комнате. Должна спать столько, сколько пожелает. Перед тем как уложить ее, тщательно продезинфицируйте помещение. Также нужно будет каждый день кипятить ее одежду, постельное белье, посуду. Не смешивайте ее вещи с вещами других. И изолируйте ее от второго ребенка.