– Это все из-за тебя, Мюрвет, не так ли?

Затем, переведя дыхание, продолжил:

– Оставили бы меня, я бы спокойно умер. Где ты нашла ее… Ааааа! Где нашла эту… ааааа… это исчадие ада! Боже, я ведь даже умереть не могу!

Женщина по-прежнему никак не реагировала на ругань. Ее движения стали грубее, и она не остановилась, пока не использовала всю имевшуюся у нее мазь. Мюрвет подумала, что страдания мужа закончились. Однако женщина прижала здоровое колено Сеита к матрасу, схватила одной рукой пациента за локоть, а другой – за плечо и, стиснув зубы, так сильно его встряхнула, что тот снова лишился чувств.

Мюрвет расплакалась. Женщина-костоправ же, наоборот, выглядела довольной. Она попросила платок и, разрезая его на ленты, удовлетворенно улыбалась.

Мюрвет никогда в жизни не подумала бы, что от такого бессердечного поведения можно получать удовольствие.

– Не переживай, дочка! – сказала костоправша. – Будет твой муж как новенький. Слава Аллаху, крепким человеком оказался! И хорошо перенес боль. Большинство моих пациентов годами не могут меня видеть.

Она рассмеялась и повторила:

– Твой муж хорошо все перенес, да.

Затем с помощью Мюрвет наложила повязку, а затем ушла, пообещав вернуться на следующий день.

Несмотря на то, что Сеит протестовал, ругался и проклинал все на свете, лечение продолжилось и продлилось целый месяц. Тогда же стало понятно, что он не умрет от гангрены. День за днем, чувствуя, как в его плечо снова втирают мазь, он понимал, что боль уходит. Так, он перестал спорить с лечившей его женщиной. Через две недели рука стала выглядеть гораздо лучше, и Мюрвет была невероятно рада тому, что, несмотря на страх, решилась пригласить к ним эту женщину.

Однако в то же время было ясно, что Сеит еще долго не сможет работать, и их семье предстоит пережить тяжелую зиму. Несмотря на то, что Сеит смирился с тем, что работать должна Мюрвет, он стыдился того, что не мог ничего делать. К тому же они очень редко говорили с глазу на глаз. Он вновь уделял большое внимание образованию Леман, говорил с ней, помогал ей с уроками. И к концу во всех отношениях тяжелой зимы деньги, накопленные прошлым летом, окончательно закончились.

С наступлением мая Сеит, не теряя времени, поехал во Флорью и арендовал тот же самый клочок земли. Если бы мрачные мысли вновь не одолевали его, за лето он бы успел скопить сумму, необходимую для того, чтобы зимой открыть новое дело. Однако это так и осталось лишь идеей. Теперь ему не хотелось ни думать о будущем, ни мечтать о нем. Судьба раз за разом жестоко обманывала его, упорно доказывая невозможность борьбы с неизведанным. Кроме того, когда в нем не было волнения, когда им не двигала сила мечты, огонь его сердца угасал, уступая место зияющей пустоте, и ему казалось, будто земля проваливается под его ногами.

Несмотря на мысли, которые тревожили его сознание, он провел то лето, много работая. Кафе во Флорье приносило хороший доход. Мюрвет и дети вновь навещали его по выходным. Он гордился тем, что Гази-паша продолжал навещать его, а вечера были наполнены музыкой оркестра балалаечников и казачком. Маленький Рустем вновь развлекал публику своими танцами.

Однако привычному быту белогвардейцев, наполнявших жизнью берега Флорьи, уже в какой раз грозили перемены.

В 1934 году все турки поспешили внести в паспорта свои новые фамилии, выбранные по законам Республики. Каждый подобрал себе и своей семье подходящую фамилию: кто-то – по родине далеких предков, кто-то – по профессии дедов, кто-то – по любимому цветку, кто-то – по профессии, которая приносила ему доход. Были среди родственников и те, кто рос в одной семье, однако не мог сойтись на какой-либо одной фамилии, и поэтому братья и сестры брали себе разные. Это и оказалось самой острой проблемой. Те, кто регистрировал новую фамилию, начинали новую жизнь и пытались, словно это было какой-то наградой, соответствовать выбранному имени.

Однако для белогвардейцев, избравших Турцию своей новой родиной, дела обстояли иначе. Согласно указу, подписанному Исметом-пашой, им требовалось стать турецкими гражданами, в противном случае их лишили бы работы. А их паспортам, еще времен царской России, которые уже давно не действовали на территории их Родины, надлежало стать простым воспоминанием.

И теперь русские постепенно начали покидать город. Они делали это не для того, чтобы оскорбить Турцию или турецкую нацию. Наоборот, каждый из них был, несмотря на все трудности, благодарен стране, распахнувшей перед ними свои объятия в трудное время. Они строили здесь свою новую жизнь и старались оправдать свое пребывание на этой земле. Однако, несмотря на все это, они надеялись, что в один прекрасный момент смогут вернуться в Россию. Тем более что условия их пребывания в Стамбуле начали ухудшаться: некоторых, чтобы они могли сохранить работу, просили принять ислам.

Вскоре беспокойство достигло и берегов Флорьи. Те, кто арендовал землю и домики, заключали договоры и сразу проводили оплату, еще продолжали работать. Однако утих оркестр балалаечников, а казаки сняли свою форму. Музыка и голоса, что прежде сопровождали жизнь во Флорье до самой поздней ночи, сейчас утихали с сумерками. Теперь в казино и кафе ели исключительно под аккомпанемент турецкой речи.

Гази-паша, который какое-то время не покидал свой особняк, в один из вечеров захотел отужинать в кафе. Он и его приятели сели за отдельно отведенный для них столик. Одиннадцатилетний мальчик, прислуживавший при заведении, с пылающими от смущения щеками гордо прислуживал почетному гостю. Мальчика звали Леонид. Его отец, Ярослав Сенкопоповский, когда-то был командиром артиллерийской батареи. Когда школу, в которой учился Леонид, закрыли, он начал зарабатывать себе на жизнь, подрабатывая на пляжах, где держали рестораны белогвардейцы. Когда он выкладывал на стол корзинки с хлебом, то услышал вопрос Гази-паши, который тот задал хозяину заведения:

– А где мои?.. Что-то их не слышно сегодня.

Он говорил о казаках. Хозяин заведения раздумывал над ответом, оглядывая других гостей. В конце концов произнес:

– Господин, им теперь запрещено работать из-за того, что они не приняли турецкое гражданство.

Гази-паша, услышав эти слова, печально покачал головой и отпил глоток ракы. Наклонившись к сидевшему рядом с ним Фейзи Чакмаку-паше, он шепнул:

– Сколько раз говорил! Не слушает меня этот Исмет! Неужели все должно сложиться именно так?

Маленький Леонид, который не мог понять причин происходящего, знал, что решение, которое лишило его родных работы и вынудило вновь броситься в бега, связано с именем Исмета-паши. Именно о нем сейчас говорили за столиком, который он обслуживал. Значит, Гази-паша это не приказывал. Мальчик горящими от восхищения глазами смотрел на этого человека и стал свидетелем следующих его слов:

– Давай-ка, пусть этим вечером они забудут про запрет, пусть приходят! Пошли им весточку!