Платон посмотрел на кулон, разомкнул бледные губы и сказал:

— Игорь, ты не сможешь ее вернуть. То, что вернется, будет уже не Никой.

Келлер слегка поморщился.

— Только не начинай опять, ладно? Просто постой в сторонке и подожди, пока я завершу начатое.

Он вдруг посмотрел на испуганно замерших медсестер и главврача, словно только что вспомнил об их присутствии, и коротко, небрежно приказал:

— Вы — убирайтесь. Это не для ваших глаз.

Главврач и медсестры без возражений двинулись к двери. Платон посторонился, уступая им дорогу. Когда дверь палаты закрылась за ними, Келлер сказал, обращаясь к Платону:

— Только постарайся не болтать. Я не хочу на тебя отвлекаться.

Платон ничего на это не ответил. Келлер подошел к кровати, на которой лежала Ника, встал рядом с ней, сжал в ладони кулон и прикрыл тяжелые веки.

Ливень за окном усилился, совсем рядом сверкнула молния, и последовавший за ней страшный раскат грома заставил клинику содрогнуться.

— Вернись ко мне… — тихо, медленно и четко произнес Келлер. — Вернись. Вернись. Вернись. Вернись…

Он повторял это слово со все возрастающей страстью. Платон наблюдал за происходящим, неподвижно стоя у двери.

Ника открыла глаза.

Что-то почувствовав, Келлер замолчал. Тоже открыл глаза — очень медленно, опасливо — и посмотрел на нее. Она лежала с открытыми глазами и глядела в потолок.

— Ника! — осторожно, почти со страхом в голосе позвал Келлер.

Она медленно повернула голову и посмотрела на него.

— Ника! — хрипло сказал Келлер, и, наверное, ему казалось, что в этот момент он крикнул, а не зашептал: — Ника, ты вернулась?.. Ты вернулась!

Он обернулся к Платону и быстро и восторженно проговорил:

— Она вернулась, ты видишь?!

Платон молчал, хмуро глядя то ли на Келлера и Нику, то ли на лежащую на соседней кровати Настю.

Келлер снова повернулся к Нике, склонился над ней и поцеловал в губы. И вдруг отшатнулся и уставился на девушку таким взглядом, словно увидел перед собой что-то невообразимо странное и пугающее.

— Это конец, — тихо сказал Платон.

Лицо Ники сжималось и желтело, покрываясь мелкими морщинами; волосы, раскинувшиеся по подушке, стремительно выцветали, шея истончалась, западала, а широко раскрытые глаза блекли и высыхали.

— Что происходит?! — в ужасе закричал Келлер. — Платон, какого черта?! — Он схватил Нику за быстро худеющую и стареющую руку. — Ника, нет! Не надо!

Но его окрик не остановил процесса распада, прошло еще несколько секунд — и Ника из молодой красивой женщины превратилась в иссохшуюся старуху. Ее глаза резко запали в череп, а из приоткрытого рта вырвалось черное облачко пыли — паф-ф-ф.

Келлер оттолкнул от себя кровать и резко выпрямился. Потом повернулся к Платону.

— Ты! — прорычал он. — Это ты сделал! Уничтожу! Сотру!

И он угрожающе пошел на Платона. Но вдруг остановился, словно наткнувшись на невидимую стену.

— Что? — прохрипел он. — Что происходит?

— Прощай, Игорь, — негромко ответил Платон.

Брови Келлера удивленно поднялись. Секунду он смотрел на Платона, затем разжал руку и посмотрел на кулон. Прорычав что-то яростное и невразумительное, он с силой швырнул кулон о стену. На улице громыхнул гром, створка окна вдруг резко распахнулась, и в операционную ворвался холодный, мокрый ветер.

Келлер продолжал стоять, однако с ним начали происходить жуткие перемены. Тело стало медленно, крупица за крупицей, распадаться — словно фигура из песка под натиском мощного ветра. Частички плоти и одежды, отрываясь от основы, растворялись в воздухе.

Келлер, видимо, не до конца понимая, что с ним происходит, поднял руку и уставился на нее. Его пальцы, повинуясь потоку ветра, стремительно истончались, словно и впрямь были сделаны из песка. Келлер диким взглядом посмотрел на Платона, и во взгляде этом вдруг мелькнуло понимание.

— Что со мной? — выдохнул он. — Что?!

Платон молчал, хмуро и спокойно наблюдая за Келлером. Тот перевел взгляд на мумию, желтеющую среди белых покрывал.

— Ника! — потом посмотрел на Платона и приподнял брови: — Кулон?..

Это было последнее, что он произнес. Невидимый ветер подул сильнее, и распад ускорился. Прошло несколько секунд, и от Келлера остались лишь потемневший скелет и нижняя часть головы. Рот его в последний раз с усилием приоткрылся, но тут же захлопнулся, и оставшиеся части тела, развеявшись в прах, истаяли в воздухе.

В дверь палаты постучали.

— Да, — негромко отозвался Платон.

Дверь открылась, и в палату заглянул Мигель.

— Платон, можно?

— Да, Мигель, входи.

Мигель тихо притворил за собой дверь. Посмотрел на мумию, лежащую на кровати, и слегка побледнел.

— Все кончено? — осторожно спросил он.

— Да. — Платон вздохнул. — Теперь она свободна.

— А Келлер?

— Он слишком сильно верил в кулон. И получил то, что заслужил.

Платон тронулся с места и, прихрамывая, подошел к лежащей на кровати Насте. Нежно провел кончиками пальцев по ее бледному лицу.

— С ней все будет в порядке? — спросил Мигель.

— Да, — кивнул Платон. — С ней все будет в порядке.

8

Солнечный свет беспрепятственно струился в открытое окно, почти такой же ощутимый, как недавний дождь. Он подрагивал на стеклах и придавал влажный блеск листьям герани, растущей в горшке на подоконнике.

Когда Настя пришла в себя, ей показалось, что она разом окунулась в теплую, искрящуюся воду. Закрыв глаза, она выждала пару секунд, испытывая настоящее блаженство от тепла и солнечного света, и открыла их снова.

— Очнулась? — услышала она знакомый голос. — Ну, наконец-то.

Настя подняла голову и увидела Жгута. Он стоял у ее кровати, опираясь на костыли, в полосатой больничной пижаме, которая очень сочеталась с его уютной внешностью «советского пенсионера». Правая рука у него была загипсована.

— Владимир Иванович! — радостно воскликнула девушка и хотела сесть, но Жгут жестом остановил ее.

— Тише. Ты еще слаба.

Настя снова опустила голову на подушку.

— Где мы? — спросила она, щурясь от солнечного света.

— В спецклинике, — ответил Жгут. — Не бойся, здесь мы в безопасности. Келлера больше нет, статус Бюро восстановили. Нас даже охраняют.

Он усмехнулся.

— Расскажете мне, что произошло? — попросила Настя.