«Это сам святой Франциск!» — подумал Мигель, и почему-то мысль эта его совершенно не удивила.

Незнакомец повернулся к нему. Несмотря на гражданскую одежду — сапоги, брюки, охотничью куртку, — выправка у мужчины была военная, а лицо — спокойное и суровое, как у человека, привыкшего к опасности и знающего, как ей противостоять.

Незнакомец поднял на Мигеля глаза, цвет которых невозможно было уловить, затем протянул руку:

— Идем, Мигель. У нас не так много времени.

Юноша ухватился за эту руку и поднялся на ноги. Как ни странно, ступни снова повиновались ему, а нечеловеческая боль, скручивающая и разрывающая пальцы, куда-то ушла.

Немецкая речь и лай собак все еще звучали в отдалении, однако ощущение было такое, словно они ни на пядь не приближаются, а блуждают вокруг, как голоса потерявшихся в пространстве и времени призраков.

— Кто вы? — тихо спросил незнакомца Мигель.

— Я священник, — ответил тот. — Зови меня падре Стациавелли. Я пришел за тобой, потому что у тебя есть способности. Иначе говоря — дар.

— Дар?

Священник кивнул:

— Да. Я слышал о тебе, Мигель. Тебя трижды серьезно ранили. Но каждый раз ты буквально воскресал из мертвых.

Мигель усмехнулся:

— У меня девять жизней. Как у кошки.

— Жизнь у тебя одна, — возразил падре Стациавелли. — Как у каждого из нас. Но ты невероятно живуч. И выглядишь намного моложе своих лет. Верно?

— Да, — признал Мигель.

— Твои ткани быстро восстанавливаются, — сказал падре Стациавелли. — Благодаря этому ты до сих пор жив. И благодаря этому ты медленно стареешь. Но я уверен, что у тебя есть и другие способности. Я помогу тебе их раскрыть. Война скоро закончится, Мигель. Но для тебя она продлится.

— И с кем же я буду воевать? С фашистами?

Священник покачал головой:

— Нет.

— Тогда с кем?

— Со временем ты это узнаешь. А пока от тебя требуется только одно.

— Что?

Падре Стациавелли внимательно посмотрел ему в глаза и четко произнес:

— Не подведи меня.

С тех пор прошло много лет. Годы почти не оставили на теле Мигеля своих разрушительных следов в отличие от падре Стациавелли, которому в этом году исполнилось сто шесть лет и который давно уже взирал на мир сквозь мутную старческую пелену катаракты. А свое сознание Мигель сберег от разложения тихой, спокойной жизнью в Вальдемосском монастыре, вдали от цивилизации, лишь изредка выбираясь за его стены по причине какой-либо чрезвычайной ситуации (а такие ситуации, к вящей славе Господа, случались очень нечасто).

Сегодня ему предстояло провести самый трудный и важный бой в жизни. И этот бой, вероятней всего, должен был оказаться последним. Московское Бюро было разгромлено. Связаться с испанским тоже не получилось. Молчали телефоны и центрального Бюро. Вероятно, карлик не соврал, когда сказал, что организация подверглась мощному прессингу, и, конечно же, дело тут не обошлось без влияния эксов.

Мигель четко понимал, что поддержки ему теперь ждать, скорей всего, неоткуда, и инцидент с Келлером ему придется разруливать самому — с помощью собственных навыков и доброй молитвы.

Гидрометеоцентр не обманул. К полуночи в Москве начался ураган. Небо затянули багровые тучи. Улицы были пустынны — ни автомобилей, ни прохожих. Спрятавшись в коробках-квартирах, за наглухо задвинутыми шторами, люди добровольно отдали свой город на откуп и разграбление Темным силам.

Лил дождь, и шквальный ветер швырял в стены и окна домов горсти ледяных капель.

На смену грому пришел гул ветра, от которого сами собой стали звонить колокола на храмовых звонницах и колокольнях Москвы. Шум нарастал и приближался.

И наконец улицы Москвы содрогнулись, в небе вспыхнула ослепительная молния, и все колокола столицы зазвенели в одном грандиозном устрашающем ритме. А то, что началось потом, было настолько противоестественно, что никто из отважных зевак, не пожелавших пережидать бурю дома, не смог поверить своим глазам. Шестиметровый бронзовый памятник Маяковскому с оглушительным грохотом рухнул со своего каменного постамента.

Ураганный ветер гонял по улице поваленные рекламные щиты и сорванные с магазинов вывески.

«Кошмар», — сказала Маша Клюева, сидя за рулем отцовской «Тойоты» и с трудом объезжая остановившиеся, а то и просто брошенные у обочин машины.

Мигель мрачно поглядывал на разбитые витрины магазинов, рухнувшие деревья и сорванные рекламные щиты.

— Мигель? — позвала Маша. — Ты меня слышишь?

— Да, — отозвался он. — Я тебя слышу.

— Как ты узнал, что Настя в той клинике?

— Платон их проследил.

— И как он тебе об этом сообщил? Он ведь в коме.

— Явился в видении, — ответил Мигель. — Маша, не доставай, а? Лучше на дорогу смотри.

— Прости. — Маша уставилась на дорогу, крепче вцепившись в руль, и, резко прибавив скорость, проскочила на красный свет.

Минут пять они ехали молча. Мигель предельно сосредоточился, было видно, что он внутренне готовит себя к событиям, которые могут оказаться последними в его жизни. Маша не мешала испанцу. Ей тоже было не по себе. Хотя страха она, как ни странно, не ощущала. Все казалось каким-то нереальным. Словно она находилась во сне и подозревала, что это сон, но знала, что в любой момент может проснуться, и тогда все страхи рассеются, а мир обретет свои привычные, устойчивые и мирные очертания.

На улице совсем стемнело.

Маша остановила машину и кивнула на темное здание с тремя рядами желтых окон.

— Вот она — клиника доктора Собольского.

Мигель посмотрел на здание.

— Небольшая, — заметил он.

— Частная, — сказала Маша, пожав плечами. — Для богатеев.

Мигель положил руку на ручку дверцы.

— Подожди, — остановила его Маша.

Он обернулся.

— Что?

— Наклонись ко мне.

Мигель рассеянно наклонился. И тогда Маша поцеловала его в губы. Мигель удивленно поднял брови.

— Даже так?

— Ага. — Она улыбнулась. — Впервые целуюсь со стариком. Кстати, ты так и не сказал, сколько тебе лет.

— Скажу позже, — в тон ей ответил Мигель. — Если захочешь. Ладно, я пошел.

Маша кивнула:

— Давай.

Он открыл дверцу и выбрался из машины.

— Удачи, тореадор! — крикнула ему вслед Маша.

Мигель махнул ей на прощанье рукой и зашагал к зданию клиники. Двое рослых парней встали у него на пути.