Лиам молча подобрался к ним и оказался прямо за спиной объекта своего вожделения. Если немного согнуть колени и прижаться к ней, то его возбужденный член войдет прямо в ее сладкую щель. Он потряс головой и отступил, напомнив себе, что не может демонстрировать разбушевавшуюся первобытную похоть перед своим кланом, детьми и благородными гостями из Хайленда.

Девушки оживленно хихикали и тихо переговаривались, разглядывая что-то в огне костра.

– Что вы там увидели? – спросил он обманчиво легкомысленным голосом.

Все шестеро одновременно подпрыгнули от удивления, но сохранили порядок расположения. Филомена не смотрела ему в глаза, а в ужасе уставилась на его обнаженную грудь.

– Отец! Мы тут…

Но Рианну перебил ее брат:

– Мы тут играем в дурацкие девчачьи игры.

Эндрю метнул на сестру предостерегающий взгляд, и Лиам увидел, как его дочь сначала смутилась, а потом что-то поняла. Ее взгляд сначала обратился на него, а потом она посмотрела на мисс Локхарт, которая все еще сохраняла неподвижность.

– Как поживаете, лэрд Маккензи? – хором сказали подруги Рианны и присели в реверансе.

– Добрый вечер, барышни! – Он ласково им улыбнулся. – Час уже поздний, я думаю, вас уже ищут ваши родители.

Веселые выражения лиц девушек подсказали Лиаму, что они не посвящены в самые тайные мысли его детей, поэтому от них ему нет никакой пользы.

Подруги попрощались, сказав вежливо: «До свидания!» – и обменялись с Рианной объятиями и обещаниями встретиться.

– Отец, мы просто бросали яблочную кожуру. – Рианна весело взяла Лиама за руку и обвела его вокруг замершей мисс Локхарт. – Имя моего мужа начинается на C. Посмотри!

Она указала на костер, и он увидел дымящуюся яблочную кожуру, которая того и гляди превратиться в пепел.

Он, прищурясь, смотрел на костер и притворялся, что серьезно изучает потемневшую кожуру:

– Вот теперь я узнаю имя человека, которого собираюсь убить.

Рианна уперлась руками в бока:

– Отец!

– Но, если я не ошибаюсь, эта кожура больше напоминает L, а не C. – Он указал на закорючку на конце.

Дети обменялись взволнованными взглядами и придвинулись к нему. Они старательно всматривались кожуру.

– Ну-у, да, – сказала, наконец, Рианна и усиленно закивала, – напоминает.

– А вы что думаете, мисс Локхарт?

Он повернулся к ней, чтобы она высказала свое мнение, но увидел, что Филомена ушла уже достаточно далеко и не слышала его. Она быстро шагала в сторону палаточного городка, выросшего на дальнем конце поместья.

– Она тоже подумала, что это выглядит как L, – сказал Эндрю серьезно и посмотрел в сторону уходящей гувернантки.

– Вам пора! – Лиам предложил одну руку дочери, а другую положил на плечо сына, удивляясь про себя на странное, будто виноватое поведение детей. – Что скажете на то, что мы уложим вас, маленьких злодеев, в кровать? Скоро уже наступит час маскарада.

– Можно мне остаться на этот раз? – начала просить Рианна. – Пожалуйста, отец, я уже достаточно взрослая!

Лиам покачал головой:

– На следующий год, nighean, – пообещал он. – А теперь пойдемте со мной.

Он кивнул Джани и повел детей к замку. Одновременно заметил, что его брат Гэвин направился в сторону столов, куда сбежала Филомена, чтобы присоединиться к респектабельному обществу миссис Грейди.

«Все средства хороши в любви и на войне», – вспомнил он дразнящие слова брата. В нем зашевелился знакомый демон, а вместе с ним – темное знание. Сегодня ночью он начнет самую важную свою битву. За сердце Филомены Локхарт.

После того как женщины-матриархи унесли факелы к своим очагам, Филомена решила, что празднование завершилось. Но она ошибалась.

Она ошибалась во многом, разве не так? Предполагалось, что замок Рейвенкрофт станет тихим убежищем, а вовсе не местом пробуждения ее чувственности. Она думала, что лэрд – пожилой отставной офицер, а не мужественная гора мускулов, ходячий соблазн и совращение. К тому же в ее заново наполненном стакане должен находиться сидр, но она подозревала, что ей налили что угодно, только не сидр.

Горящие факелы проложили путь в ночи, а затем их поместили в заранее намеченных точках. После этого все взрослые мужчины и женщины Уэстер-Росс вышли из своих палаток, домов и усадеб и собрались там, где на западном холме поместья Рейвенкрофт был сооружен целый город из парусиновых шатров.

– Детей уложили в постель, чтобы они не видели того, что теперь будет. Настоящий праздник только начинается! – так говорил Гэвин Сент-Джеймс, граф Торн, который нагнал ее и пошел с ней рядом легкими шагами, в то время как Филомена решила рассмотреть происходящее. – Вы понимаете, что здесь происходит, англичанка?

Он отодвигал рукой ленты, флаги и другие разноцветные украшения, которые развевались на сооружениях, напоминающих цыганские шатры. Они располагались кругом в пять или больше рядов. В самом центре большой окружности горел еще один костер. Он был не так велик, как те, что догорали около замка Рейвенкрофт, но вокруг него располагались факелы, придающие ночному празднеству более интимную атмосферу.

– Что они делают? – спросила Филомена. – И что теперь будет?

Веселая мелодия, исполняемая на скрипке и флейте, достигла ее слуха, ей аккомпанировали барабаны. Мелодия веселила сердце, и ноги Филомены так и просились в пляс.

Гэвин взял со стола, которым заведовала миссис Грейди, маску и нацепил ее поверх своего красивого лица, сопровождая это улыбкой. Его голос приобрел интонации древнего песнопевца:

– До принятия христианства мы, шотландцы, делили год на две половины: светлую и темную. Светлая принадлежала живым. Темная половина принадлежала мертвым и обитателям подземного мира.

– Вот как?

Филомена оглянулась. Вокруг люди в черных плащах с раскрашенными лицами надевали маски. Красивые платья, вполне подходящие для лондонского бала, и простые домотканые одежды в равной степени становились экзотическими нарядами благодаря шарфам на бедрах и необычным драгоценным украшениям.

– Дайте угадаю, – сказала Филомена. – Самайн отмечает наступление темной половины года.

Странные дудки и барабаны начали исполнять таинственный ритмический танец без начала и конца. Эль, скотч и другие спиртные напитки полились рекой, что придавало празднику оттенок безрассудности и лихорадки, как перед концом света. Некоторые женщины сняли с себя корсеты и танцевали вокруг огня в одних рубашках, сползающих с плеч и едва прикрывающих грудь. И никто не казался оскорбленным таким зрелищем. Филомена решила тоже не оскорбляться. Одинаковые черные маски были на лицах всех присутствующих, что делало их неузнаваемыми, поэтому можно было позволить себе любое, даже неприличное поведение.