Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На этой неделе мне звонила адвокат Тони и Гейнор, – объяснила я Уиллу. – Она сказала мне, что правозащитник разговаривает абсолютно со всеми, кто имел контакт с семьей в преддверии родов.
– И как все прошло?
– Ну, поначалу я не волновалась. Как я уже объяснила, меня не было рядом, когда Гейнор рожала, и я даже никогда не встречалась с этой женщиной, поэтому не думала, что мои показания имеют отношение к делу. Но все же адвокат разорвала меня в клочья. Она сказала, что документы, которые я заполняла, были «дрянными», «небрежными» и «неадекватными», и это действительно шокировало меня. Я спросила, как она пришла к такому выводу, и она ответила, что я не поставила дату и время на одном из листков. И из-за моего «небрежного ведения записей» я могу быть ответственна за смерть ребенка.
– Что? Это же просто смешно.
– Знаю, знаю. Но все же из-за ее нападок я сомневаюсь в себе. С тех пор я просмотрела свои записи. Я знаю, что мой совет женщине был правильным. Безупречным. В том, что я ей сказала, не было ничего плохого. И думаю, что адвокат согласился, что пациентка вообще не последовала моим указаниям. Дело в том, что, записывая ее номер телефона и адрес, я не успела указать время на листке.
Медики чаще многих нуждаются в защите адвокатов, однако в нашей больнице мы были лишены поддержки юристов.
Итак, когда Гейнор позвонила во второй раз, я снова дала ей рекомендации. Но поскольку на первом листе не было записано время, адвокат говорит, что мы не можем знать, сколько времени прошло между двумя звонками. Она сказала, что у нее могли быть постоянные роды в течение длительного времени, и я ничего не предприняла по этому поводу. Я не сказала женщине приехать в больницу, и юрист говорит, что смерть ребенка может быть на моей совести.
Уилл с минуту молчал, переваривая все, что я ему рассказала.
– А что ответили в больнице? – спросил он, кусая ногти.
– Меня ждала дырка от бублика! – усмехнулась я. – Я хотела поговорить с одним из менеджеров, но они не очень заинтересованы. Они просто отмахиваются, что это часть разбирательства, и если я не сделала ничего плохого, то мне не о чем беспокоиться.
В общем, как обычно. Из больницы не было никаких вестей, указаний или поддержки. Фиона уже дважды чуть с ума не сошла от стресса из-за расследования. Ее муж, корпоративный юрист, пришел в ужас от того, что ни у кого из медперсонала не было подготовки для подобных случаев. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Мы даже не разговаривали с больничным адвокатом.
– Теперь я сомневаюсь в своих действиях, – продолжала я. – Если бы я сказала Гейнор приехать раньше, изменилось бы что-то? Закончилось бы все по-другому?
– Но твой совет был разумным, верно? – спросил Уилл.
– Да, я так думаю.
– Ну тогда все в порядке. Не беспокойся. Адвокат просто пытается запугать тебя, чтобы ты сказала какую-нибудь глупость. За это им и платят. Они думают, что, если загонят тебя в угол, ты признаешься или что-то в этом роде, но на самом деле как ты можешь быть ответственна за смерть ребенка?
Этот вопрос я задавала себе в течение следующих нескольких недель. Может быть, я все-таки каким-то образом виновата в смерти ребенка? Что, если бы пациентку привезли раньше? Родился бы ребенок быстрее? Я что-то пропустила? Правильно ли я все зафиксировала или что-то напутала в записях?
Раньше считалось, что американцы готовы жаловаться и подавать в суд на все подряд. Но сегодняшние англичане явно не отстают.
Сомнения закрадывались в мой разум, и я задавалась вопросом, действительно ли я была серьезно виновата. Если да, то что будет делать больница? Могу ли я потерять работу? Эти мысли не давали мне спать по ночам, и в ранние часы все худшие сценарии прокручивались у меня в голове. Меня признают виновной в халатности. Я потеряю работу. Неужели меня посадят в тюрьму? Значение этой единственной неудачи с записями разрослось и приобрело гигантский масштаб.
– О, вы все время пишете! – заявил мне муж одной пациентки через неделю после звонка адвоката. – Что вы там написали? «Предложила бутерброд с сыром»! Серьезно? Зачем вам это записывать?
– Поверьте мне, это важно, – сказала я. – В прошлом меня обвиняли в том, что я не кормлю людей.
– Ха! Идиоты! Мы бы этого не сделали, – настаивал он.
Я приподняла одну бровь. Никогда не знаешь, что случится дальше и как пройдут роды – или, впоследствии, как отреагирует семья. В наши дни англичане вечно на что-то жалуются, так что иметь точную и подробную запись того, что вы сказали и сделали, абсолютно необходимо. Люди многое забывают, особенно в стрессовых ситуациях. Никогда не знаешь, когда провал в памяти приведет в суд!
К счастью, я обычно была слишком занята, чтобы беспокоиться о разбирательстве по делу Гейнор и Тони во время смены. В отделении всегда было чем заняться, и, как обычно, у нас не хватало персонала. Однажды ночью на «скорой» привезли рожающую мать-одиночку вместе с пятью детьми. У нас нет строгой политики в отношении детей в родильном отделении, потому что если женщина рожает дома, то ее дети в любом случае будут с ней. Лично я полностью за то, чтобы пускать подростков в родильное отделение, потому что так можно отвратить их от незащищенного и случайного секса и рождения незапланированных детей, а это значительно облегчит нашу работу!
Но есть разница между одним или двумя спокойными детьми под надзором и пятью озорными хулиганами без присмотра в возрасте от трех до девяти лет. Они кричали, шутили, дрались и щипали друг друга и вообще создали полный хаос в родильном отделении.
– Это глупо, – пожаловалась Габи, одна из акушерок на посту медсестер. – Мы не чертовы няньки.
– Ну и что же ей с ними делать? – возразила я. – Женщина не может оставить их дома одних на произвол судьбы.
– У меня есть идея, – сказала Джен. – Двенадцатая палата свободна, там большая двуспальная кровать и диван-кровать. Давайте отведем детей туда и посмотрим, устроятся ли они там на ночь.
Габи все еще ворчала, что это не ее работа, когда мы проводили детей в двенадцатую палату, включили телевизор, накормили их бутербродами и фруктами, принесли игрушки из