Мистер Хэмптон кивал головой в такт каждому произнесенному дочерью слову.

И начал такими словами:

– Твоя мать была особенной, Лиззи, – с этого, пожалуй, и стоит начать – светлой, волшебной. Маленькой феей! Звонкой, как колокольчик. Маленьким солнцем, ослепившим меня с первой же встречи. Если любовь с первого взгляда и существует, то это была она... – выдохнул он с тихой улыбкой. – Я поддался ей не задумываясь, окунулся как в омут с головой... Жил ожиданием новой встречи. Страшась и помыслить о разлуке... Любовь, как сильно она все меняет: преображает или повергает в уныние. – Лиззи невольно взглянула на мужа, он так и стоял у окна. Глядел на нее из-за стекол очков... – Мы объяснились довольно скоро, – продолжал отец, – встречи на берегу многое открыли нам друг о друге. Таиться не было смысла... И вдруг это свидание с Роландом... его дикое поведение. Признаюсь, я замечал его странные, неприязненные взгляды, но полагал, то братская ревность, настороженность к незнакомому человеку, страх разлучиться с сестрой. Меж близнецами присутствует крепкая связь... Но он... он был болен сестрою, чувством к ней, во сто крат превосходящим братские привязанность и любовь. Он боготворил Кэтрин совершенно в другом, противоестественном смысле, и я понял это несколько позже, в ту же ночь после случившегося ранения. Сама сцена на берегу мне этого не открыла... Я все еще заблуждался на этот счет.

Отец поглядел в лицо ошарашенной дочери, коснулся ее руки в ободряющем жесте.

– Теперь ты знаешь, отчего было непросто открыть эту правду: она слишком ужасна, чтобы в ней признаваться. Порочная страсть к собственной сестре помутила Роланду разум, он сгорал от желания ей обладать... сделаться больше, чем брат, получить от девушки то, что по праву принадлежит только мужу. И невозможность этого добиться делала его все мрачнее и мрачнее... А потом появился я, и он испугался лишиться сестры. Был готов на убийство, если придется...

Лиззи, бледная, но с ярко горящими щеками, глядела в пол, не в силах вместить открытую отцом правду. Представить матушку объектом подобного извращенного чувства казалось делом невероятным... Она и вовсе не думала, что такое возможно. Жила в своем собственном, тщательно оберегаемом родителями мирке, если и видела людские пороки, то лишь вполне безобидные для осмысления... Не столь возмутительно гадкие.

Но прятаться было поздно: ящик Пандоры открыт.

И Лиззи спросила:

– Что случилось той ночью? – Отец должен знать, она достаточно взрослая, чтобы это вместить. Пусть сердце ее и противилось новым открытиям...

– Раненого, истекающего кровью, меня препроводили в Раглан и выделили комнату в замке, – продолжил Хэмптон рассказ. – Доктору, явившемуся помочь с раной, правды, конечно же, не открыли: мол, револьвер ненароком выстрелил в процессе чистки. Или нечто подобное... Мистер Бродерик особенно настаивал на молчании, я подчинился. Он зашел ко мне после перевязки, сказал, нам нужно поговорить... Я очень страшился суровой отповеди, укора с его стороны, готовился привести тысячу доводов против любого из них, однако был удивлен: «Ты, действительно, любишь Кэтрин? – спросил он меня. – Даже теперь, после случившегося на пляже?» Я ответил, что она не несет вины за преступные действия брата, что Роланд надумал дурного о моих истинных чувствах, намерениях в отношении сестры. И мистер Бродерик казался довольным ответом... Он улыбнулся, несмотря на глубокую складку, пересекавшую его лоб.

И тогда мы услышали крик. Женский, истошный крик, от которого оба не сразу пришли в себя... Он оборвался внезапно, на самом изломе, словно схлопнулся, так и не набрав силы. Мы с Бродериком переглянулись, произнесли в унисон: «Это Кэтрин», и вот он уже бежит к двери, я – следом за ним. Не больше десятка шагов по коридору, и он поворачивает ручку двери... Та не поддается. Заперто изнутри. «Кэтрин, дочка, ты там? Что происходит? Открой двери немедленно». Ответа не получаем, ничего, кроме звука борьбы из-за двери... Возни и мычания. В комнате что-то происходит, что-то недоброе, злое, а мы абсолютно беспомощны: дверь, как бы Бродерик не пытался сорвать ее с петель, достаточно крепкая, чтобы выдержать вес в сотню раз больше.

Хэмптон на мгновение замолкает, сидит в глубокой задумчивости, ни на кого толком не глядя: словно опять переживает страшный момент.

– Никого из слуг так и не появилось, зато мы увидали миссис Бродерик со связкой ключей. Не сказав ни единого слова, она проследовала к двери и отперла ее в считанные секунды... То, что мы увидели в комнате, повергло меня в настоящий ужас: Кэтрин лежала на постели с кляпом во рту (кажется, это был обрывок ее собственной ночной сорочки) и пыталась сопротивляться мужчине, удерживающего ее весом своего тела. Намерения его были более, чем прозрачны... Разодранная сорочка Кэтрин и вожделение в его глазах сказали мне больше необходимого. Но самое страшное – это был Роланд, ее родной брат... Растрепанный и босой, обнаженный по пояс, с этим диким, безумным блеском в глазах. Он поглядел на нас, не ослабляя железной хватки, кажется, даже не испугался, только склонился и припал к ее шее губами... Не целуя, проводя по ней языком. Словно зверь, вылизывающий детеныша... Первой пришла в себя миссис Бродерик: кинулась к сыну и вцепилась в его руку. Он оттолкнул ее, словно щепку... Пришел наш черед действовать, и Бродерик подхватил тяжелый серебряный канделябр. Пламя взметнулось... Вспыхнуло. «Отойди от сестры! – твердым голосом отчеканил Бродерик, подступая с горящим оружием в руках. – Я не хочу тебя ранить, но сделаю это, если придется».

Роланд Бродерик зашипел, его губы ощерились в подобии животного оскала, он весь напрягся, словно перед прыжком, даже волосы вздыбились на загривке.

«Она моя, – то ли выдохнул, то ли простенал он, – моей и останется. Никому этого не изменить!» Потом соскочил с постели и выскочил в коридор, оставив нас, оглушенных, потерянных, наедине с плачущей Кэтрин и ее непроходящей истерикой...

Роланд, как оказалось, забрался в окно... Проявил удивительную способность, доселе мне непонятную. Стены Раглана кажутся неприступными. Он же сумел одолеть их без всякой страховки... Впрочем, – Хэмптон встряхнул головой, – речь сейчас не о том...

Страшный рассказ стоял у Лиззи перед глазами, кроме того, она ощущала его собственным телом... Так, словно с ней приключилось нечто подобное.

И ведь было...

Во сне.

В том страшном сне, когда жуткое нечто пробралось в окно ее спальни, придавило к постели, шептало мерзкие вещи...

Касалось ее языком.

Она сидела, боясь шевельнуться... Дыхание вдруг захолонуло. Накатил тот же ужас, что и тогда... в утро ее пробуждения.

Крепкая рука мужа легла на ее плечо, погладила через одежду, даря покой и успокоение. Страх вдруг отхлынул... Трезвость мысли вернулась.

Это был только сон.

Сон, навеянный разговорами об оборотнях...

Случайное совпадение.

– В ту самую ночь Бродерик рассказал мне о сыне: о его бесконечной преданности сестре, проявляемый к ней с самого их рождения, о том, что, умиляя поначалу, переросло в нечто большее, пугающее и страшное. О том, как в восьмилетнем возрасте Роланд столкнул со стены поваренка, не так посмотревшего, как ему показалось, на Кэтрин... Как это заставило обоих родителей присмотреться к собственному ребенку и заметить тревожные признаки отклонения, лишь усугубившиеся с возрастом. А в последнее время ставшие настолько явными и пугающими, что они начали серьезно опасаться возможных последствий.