– Надеюсь, тебе это понравится, Джиджи. Клод Дебюсси известен как основатель музыкального импрессионизма, хотя он никогда этого и не признавал. Не уверена, что существует импрессионизм в танцевальном искусстве, но ты, наверное, видела картины французских художников с танцовщицами.

Девочка смотрела на меня ничего не понимающими глазами, и это только подтвердило мои подозрения, что преподавание – не моя стихия.

– Ну хорошо, – сказала я, опуская пальцы на клавиши. – Возможно, я буду ошибаться, но постарайся просто наслаждаться музыкой. Я даже не прошу тебя наблюдать за моими пальцами и пытаться понять технику, потому что, возможно, не все буду делать правильно.

Джиджи уселась на маленький диванчик. Ее ноги едва касались пола.

– Зачем вы оправдываетесь? Просто играйте.

Я даже не стала ее спрашивать, было ли это ее собственное выражение. Я не была знакома с мадам ЛеФлер, но, судя по тому, что я о ней успела узнать, похоже, Джиджи все же позаимствовала эти слова из ее лексикона.

Мои пальцы легли на клавиши, и раздались первые аккорды – нежные и зыбкие, словно игра звука и света под водой. А потом я забыла, где нахожусь, кто меня слушает и что меня побудило это исполнять. Я словно видела музыку, чувствовала ее так, как моряк чувствует каждое движение своей скользящей по воде лодки, как колышутся и вздымаются волны, и меня охватил бесконечный восторг. Весь окружающий мир исчез, и я потерялась в пространстве, словно плыла по течению неведомой реки, изгибы и протоки которой были мне неизвестны. Когда я наконец с последним аккордом оторвала руки от клавиатуры, звуки все еще вибрировали в воздухе, как будто чувствовали, как мне не хочется их отпускать. А потом я медленно сняла ногу с педали, позволяя музыке медленно угаснуть.

Джиджи перепорхнула с диванчика на скамейку рядом со мной и прижала ручку к сердцу.

– Я слышала музыку здесь, – сказала она.

Не успела я ответить, как за спиной раздался знакомый стук трости об пол. Я вскочила и с удивлением встретилась лицом к лицу с Хеленой.

– Надеюсь, я не нарушила ваш сон?

Ее глаза светились, как никогда раньше.

– Должна признать, это было не так уж и ужасно.

Я помнила, что в комнате была Джиджи, и поэтому мне пришлось прикусить язык и не произнести тех слов, которые первыми пришли мне на ум.

– Вы хотите сказать, что господин Дебюсси сейчас не переворачивается в гробу от моей игры?

Проигнорировав мой вопрос, Хелена сказала:

– Почему же вы прекратили играть?

Я хотела было ответить: потому что пьеса закончилась, но знала, что она спрашивает совсем о другом.

– Потому что умер мой отец, – ответила я после недолгих раздумий.

Она пристально посмотрела на меня, и блеск в ее глазах стал еще сильнее.

– То есть вы хотите сказать, он бы не захотел, чтобы вы играли после его смерти?

Я смотрела на нее, не в силах найти слов. Никто никогда так не ставил вопрос, даже мне самой это в голову не приходило. Я часто-часто заморгала, исполненная решимости не показывать своих слез перед Хеленой.

– Для меня это было слишком болезненно. Отец научил меня играть на фортепьяно, но без него я не видела в музыке никакого смысла.

Она сверлила меня безжалостным взглядом.

– Значит, так вы почтили его память? Решили отказаться от музыки, которой он вас научил? – Она махнула рукой в мою сторону, словно заранее отметая все слова, которые я могла бы произнести в свое оправдание. – И вы, конечно, хотите сказать мне, что сделали это из любви к нему. – Она склонилась ко мне, ее пальцы судорожно сжимали набалдашник трости. – Не буду даже говорить, как это эгоистично с вашей стороны. А может быть, вы просто боитесь, что ваш талант вовсе не так велик, как он утверждал? Впрочем, это не имеет никакого значения. Мы все говорим, что наши поступки совершаются во имя любви. Но даже любовь имеет свою цену. И берегитесь, если вы хотите ее заплатить. Она может стоить вам гораздо больших потерь, чем вы могли когда-либо вообразить.

Меня всю трясло от гнева и отчаяния, но, к своему ужасу, я осознавала, что в какой-то степени ее слова соответствовали истине. И мне вдруг захотелось задеть ее так же, как она задела меня. Я расправила плечи и выпалила:

– Тогда объясните, почему Бернадетт перестала играть?

Выражение ее лица ничуть не изменилось, она лишь подняла изящно изогнутую бровь. Старуха заговорила совершенно невозмутимым голосом:

– Мне бы хотелось съесть еще кусочек торта «Добош», если там еще что-то осталось. Вы с Джиджи тоже можете полакомиться, так что присоединяйтесь ко мне на веранде.

Она повернулась и королевской походкой медленно направилась к выходу из комнаты, но заметная дрожь в руке, сжимающей трость, говорила о том, что она была потрясена не меньше, чем я.

В моем арсенале уже почти не оставалось аргументов, поэтому я ляпнула:

– Значит, и торт был не так уж плох?

– Я этого не говорила, – парировала она, не оборачиваясь.

Джиджи захихикала и тут же прикрыла рот ладошкой, а я смотрела в спину удаляющейся Хелены, пытаясь понять, была ли она самым жестоким человеком, которого я когда-либо встречала, или просто самым проницательным.

При звуке шагов Элеонор, спускающейся по лестнице, я быстро сунула кусок красивой габардиновой ткани бордового цвета под пышный ворох воздушного тюля, зарывшись в который я сидела уже почти неделю. После неожиданной встречи с миссис Рид в магазине тканей, мама не только возобновила старую дружбу, что, слава богу, отвлекло ее внимание от моей персоны, но и принесла новые заказы, которым мы были обязаны внучкам миссис Рид, занимающимся в Академии танца.

Мама здорово смутилась, когда я посоветовала ей позвонить старой подруге и узнать, кто шьет девочкам костюмы для различных представлений. Как я ей объяснила, новые возможности могут возникнуть в жизни, даже когда ты их совсем не ждешь. Например, когда стоишь перед рулонами тканей в магазине или лежишь с переломанными ногами на грязной дороге, уставившись в небо сквозь кривые ветви старого дуба.

– Ты готова ехать? – спросила Элеонор, позвякивая ключами от машины.

Я заметила, что кусочек бордовой ткани торчит из-под тюля, и быстро наклонилась, делая вид, что вожусь со швейной машинкой, а другой рукой убрала яркую шерсть. После недолгих размышлений я решила все-таки использовать старую выкройку, которую мы приобрели много лет назад, и сшить Элеонор костюм, как я когда-то обещала. Думаю, идея пришла мне в голову даже раньше, чем я на распродаже наткнулась на кусок ткани, цвет которой, уверена, будет очень к лицу моей сестре. Я видела в ребенке, которого ждала, шанс прожить новую жизнь, и решение сшить костюм для Элеонор было вызвано стремлением загладить свою вину перед сестрой. Каждая минута работы над ним, каждый стежок будут своеобразным отпущением грехов, прощанием с гневом и старыми мечтами, которые на самом деле никогда не отражали мою истинную сущность.