Степан Иванович осмотрелся, помедлил, потом сунул руку в карман, достал ключ и уверенно вставил его в скважину. Действовал он по-хозяйски, очень привычно, как если бы отмыкал входную дверь собственной квартиры.

Дверь открылась. Петли даже не скрипнули, что свидетельствовало о заботливом уходе за ними. В нос ударила застоявшаяся сырость. Густые кроны деревьев скрадывали свет, поэтому внутри будка выглядела несколько уныло. Подслеповато прищурившись, Коробов удивленно спросил:

— Где же тут твои сокровища?

Куприянов держался немного в стороне, что было далеко не лишней предусмотрительностью.

— Посмотри в тот угол, — кивнул Куприянов на обыкновенный мешок, стоящий в углу трансформаторной будки.

Коробов удивленно посмотрел на Куприянова.

— Ты меня разыграть решил, Степан? Так у тебя это получилось.

На лице Куприянова появилась довольная улыбка.

— Вот ты и попался! Мешок только сверху до половины заполнен песком. А вот на самом дне камушки.

— Значит, ты их переложил?

— Переложил, — охотно согласился Куприянов. — Не таскаться же мне все время с этим контейнером под мышкой.

Приоткрыв дверь пошире, Коробов вошел в трансформаторную будку. Ступил он туда осторожно, как на заминированное поле. Ничего не произошло, будка не перевернулась, земля под ногами не разверзлась. Все обыкновенно.

— Рисковый ты мужик, Степан. А не боишься, что твои камушки сопрут?

— Ответь мне, Григорий, кому придет в голову искать их под слоем песка?

— Пожалуй, никому, — честно признался Коробов.

— На то и рассчитано. Мне бы тоже не пришло. А потом этого песка за будкой целая куча навалена. Так что ни у кого даже подозрения не возникнет. Ну, чего ты стоишь? — упрекнул Куприянов. — Развязывай горловину.

Коробов вытащил из кармана нож, сухо щелкнуло выброшенное широкое лезвие. Он равнодушно перевел взгляд на Куприянова. Степан Иванович сделал вид, что ничего не произошло. И вдруг понял, что для создания видимой беспечности ему пришлось мобилизовать немалые внутренние ресурсы. Даже испарина на лбу выступила. Но, кажется, этого Коробов, к счастью, не заметил.

Срезав веревку с горловины мешка, он зашвырнул ее в угол.

— Знаешь, а я ведь ожидал, что рано или поздно кто-нибудь да объявится, — вздохнул Куприянов.

Разгребать песок следовало двумя руками, нож пришлось отложить в сторону. Коробов набрал в ладони песку и швырнул на землю. Выглядел он возбужденным.

— Я не удивлен, ты же человек бывалый и обязан был просчитать все варианты.

На землю с мягким шорохом плюхнулась еще одна большая пригоршня песка. Еще, еще…

— Ах, вот они! — Голос Коробова был заметно возбужден. Его пальцы натолкнулись на плотную холщовую ткань. Потянув, Григорий вытащил из песка небольшой плотный мешок.

— Вот только не знал, кто это будет.

Сургучные печати на холщовых мешках приковали внимание Коробова. Повисла продолжительная пауза.

Не удержавшись, он даже провел пальцами по грубой ткани и одобрительно крякнул.

— Не разочаровался, когда увидел меня?

Коробов в нетерпении потянул за завязку. Мешочек развязался на удивление быстро.

— Как тебе сказать… Я думал, что тебя и на свете-то давно нет.

— Не пришло еще время меня хоронить. Еще поживем!

— Я даже приготовился к встрече, — сказал Куприянов слегка осипшим голосом. Но, кажется, Коробов этого не заметил. — Но почему-то мне казалось, что это должно было произойти значительно раньше.

— А разве это что-нибудь меняет?

Наклонив холщовый мешочек, он ссыпал его содержимое на ладонь.

— Это еще что за хренотень?! — поднял Григорий Петрович на Куприянова рассерженный взгляд.

— Это гравий.

— Где алмазы?!

— А теперь скажи, Гриша, когда именно ты хотел меня грохнуть? Сразу после того, как получишь алмазы, или все-таки решил немного повременить? — Рука Куприянова быстро скользнула куда-то в темноту вдоль ржавой стенки будки.

Просыпанный гравий смешался с песком. Небольшие черные камешки выглядели на желтом фоне крохотными злющими глазками. Вот только к алмазам они не имели никакого отношения.

— Брось, Степан. Давай поговорим.

— А ствол за поясом ты для душевной беседы приберег? — сдержанно укорил его Куприянов. — Я ведь его сразу увидел. Но и у меня тоже кое-что есть.

Коробов так и не понял, откуда в руке Куприянова появился пистолет. Скорее всего он лежал здесь же, в будке, и опытный противник воспользовался его увлечением алмазами, которые вот-вот окажутся в руках, и сумел незаметно взять оружие. Теперь надо было заговорить его, тоже отвлечь внимание.

— Послушай, не о том ты сейчас говоришь, — почти взмолился Коробов. — Нам нужно много обсудить.

— А ты молодец, хорошо держишься, — сдержанно похвалил Степан Иванович. — Честно говоря, я еще сам не знаю, как бы себя повел, когда бы мне в лицо ствол наставили. Чувствуется боевая закалка.

Куприянову не однажды приходилось целиться в человека. При этом он испытывал всегда самые разные чувства — от лютой ненависти до брезгливости. Чего не обнаруживалось никогда, так это равнодушия. Степан всегда знал, что придется преодолевать некоторый внутренний психологический барьер, стрелять не в бессловесную тварь, а в человека. В этот раз ощущение было сложнее. Скорее всего он испытывал усталость. Впечатление было таким, будто он долго шел по бесконечной дороге, не зная, когда она приведет его к цели. И вот сейчас, когда отдых уже не за горами, на него вдруг навалилась смертельная усталость. Следовало сделать последний шаг, а вот сил для него более не оставалось.

— Ты не сделаешь этого, я тебе нужен, — уверенно продолжал Коробов, не сводя пристального взгляда с направленного в лоб ствола пистолета.

— Вряд ли.

— Мы с тобой вдвоем такие дела еще провернем…

Куприянов прекрасно понимал, что такой волчара, как Коробов, должен был прийти на встречу подготовленным. Он просто обязан иметь в каждом рукаве по стволу, наверняка где-то еще припрятал какой-то сюрприз. Пистолет, заткнутый за пояс, предназначен всего лишь для отвода глаз. Это первое, на что чаще всего обращаешь внимание. Степан даже невольно задался вопросом, а из какого же пистолета он захочет его завалить? Вопрос не из праздных, Куприянов помнил, что Коробов одинаково хорошо стрелял с обеих рук.

Как бы в растерянности Коробов отступил на один шаг. Дальше стена — пятиться некуда. Интонации в его голосе звучали искренне и проникновенно. В какой-то момент Куприянов почувствовал, что поддается внушению, и уже готов был опустить оружие. Ему потребовалось сделать над собой немалое усилие, чтобы освободиться от этого наваждения. Расслабляться было никак нельзя — пропадешь…